Дин Кунц - Неведомые дороги (сборник)

Когда я вошел на кухню, дверь была на прежнем месте. Не прямоугольник света. Не галлюцинация. Настоящая дверь.

Я повернул ручку-рычаг.

За дверью ступени вели в темноту.

– Какого черта? – вырвалось у меня. Мой голос эхом вернулся ко мне, словно отразившись от дна, расположенного в тысяче миль.

Выключатель не работал, как и в прошлый раз.

Но я принес с собой ручной фонарь. Зажег его.

Переступил порог.

Деревянная площадка громко заскрипела. Доски были старые, некрашеные, в выбоинах, каких-то желтых пятнах. Штукатурка на стенах потрескалась. Казалось, и площадку, и лестницу, и стены построили гораздо раньше самого дома и подвал не являлся его частью.

Я поставил ногу на первую ступеньку, и тут страшная мысль пришла мне в голову: вдруг дверь закроет сквозняком? А потом она исчезнет, как вчера, оставив меня в подвале?

Я вернулся, чтобы найти что-то тяжелое и закрепить дверь. Мебели в доме не было, но в гараже я нашел лом, который пришелся очень кстати.

Вновь встав на верхней ступеньке, я направил фонарь вниз, но луч если и осветил, то всего двенадцать ступеней. Темнота ниже казалась неестественно черной. И плотной. Словно подвал наполнял не воздух, а, скажем, нефть. Темнота эта впитывала в себя свет. Пробить ее он не мог.

Я спустился на две ступени и увидел две новые. Спустился на четыре, и моим глазам открылись еще четыре.

Шесть ступеней позади, одна подо мной, двенадцать впереди – всего девятнадцать.

Сколько обычно ступенек на лестнице в подвал? Десять? Двенадцать?

Уж точно не так много.

Быстро, без остановки, я спустился еще на шесть ступеней. Когда остановился, увидел перед собой те же двенадцать. Доски из сухого, старого дерева. Тут и там блестели головки гвоздей. На стенах – та же потрескавшаяся штукатурка.

Не на шутку встревожившись, я посмотрел на дверь, от которой меня отделяли тринадцать ступенек и площадка. Теплый солнечный свет, который заливал кухню, так и манил к себе... и казался ужасно далеким.

Начали потеть руки. Я вытер о брюки левую ладонь, переложил в нее фонарь, вытер правую.

В воздухе стоял легкий аромат лайма, сквозь который пробивались запахи плесени и гнили.

Я спустился еще на шесть ступеней, на восемь, еще на восемь, на шесть. Теперь за моей спиной осталась сорок одна ступенька, а впереди луч фонаря выхватывал из темноты все те же двенадцать.

Каждая была высотой в десять дюймов, то есть я спустился примерно на три этажа. В обычный подвал такая длинная лестница вести не могла.

Я сказал себе, что тут, возможно, бомбоубежище, но уже знал, что обманываю себя.

Однако подниматься не собирался. Мы, черт побери, купили этот дом, выложили за него немалые деньги, заработанные тяжелым трудом, и имели право знать, что находится у нас под ногами. Кроме того, в возрасте двадцати двух, а потом и двадцати трех лет, вдали от родных и среди врагов, я провел два года в постоянном ужасе и теперь не боялся многого из того, что пугало большинство людей.

Спустившись еще на сто ступенек, я снова остановился, потому что, по моим прикидкам, находился десятью этажами ниже уровня земли, а такая веха, конечно же, требовала осмысления. Повернувшись и посмотрев вверх, я увидел светлый прямоугольник двери на кухню размерами с четверть почтовой марки.

Посмотрев вниз, какое-то время изучал восемь деревянных ступенек – восемь вместо привычных двенадцати. По мере того как я спускался ниже, свет фонаря тускнел. Батарейки не садились, причина была не столь прозаичной. Лампочка светила так же ярко, но вот темнота, уж не знаю как, становилась все гуще и поглощала свет на более коротком расстоянии.

Аромат лайма по-прежнему присутствовал, но гнилью пахло все сильнее.

Тишину подземного мира нарушали только звуки моих шагов да становящееся все более тяжелым дыхание. Но, пока я стоял на десятиэтажной глубине, мне показалось, что я услышал еще какие-то звуки, доносящиеся снизу. Я затаил дыхание и прислушался. Вроде бы до меня донеслись какие-то стоны и всплески, но полной уверенности не было. Звуки эти, очень слабые, быстро пропали. Вполне возможно, они мне просто послышались.

Спустившись еще на десять ступенек, я, наконец, добрался до площадки, где обнаружил две арки в противоположных стенах. Дверей не было, за каждой аркой тянулся короткий каменный коридор. Я выбрал арку по левую руку, прошел коридором пятнадцать футов и нашел новую лестницу, которая уходила вниз под прямым углом к ступеням, по которым я спустился.

Здесь запах гнили и разложения чувствовался куда как сильнее. Казалось, где-то ниже свалили и оставили кучу овощей.

Вонь эта вызвала давно забытые воспоминания. Я уже сталкивался с этим запахом в лагере для военнопленных, тогда мне было двадцать два года. Нас кормили похлебкой из гнилых овощей, главным образом турнепса, сладкого картофеля. То, что мы не съедали, сбрасывалось в "потный ящик" – яму в земле под жестяной крышей, служившей карцером для провинившихся заключенных. В этой жуткой яме мне пришлось сидеть в гниющей грязи. В этой вони, при страшной жаре, я уже практически убедил себя в том, что умер, а в нос бьет запах собственной разлагающейся плоти.

– Что происходит? – спросил я, не ожидая получить ответ.

Вернувшись к центральной лестнице, я прошел в правую арку. И там коридор заканчивался новой, уходящей вниз лестницей. Из глубин поднимался другой, не менее знакомый мне запах: протухших рыбьих голов.

Нет, не рыбы, а именно рыбьих голов, вроде тех, что иной раз добавляли нам в похлебку. Улыбаясь, охранники стояли и смотрели, с какой жадностью мы ее пожирали. К горлу, конечно же, подкатывала тошнота, но голод не позволял выливать эту дрянь на землю. Иногда мы даже жевали эти чертовы рыбьи головы. Именно это и хотелось увидеть нашим охранникам. Их забавляло наше отвращение к пище, которую нам приходилось есть, а еще больше – отвращение к самим себе.

Я торопливо вернулся к центральной лестнице. Постоял на площадке, непроизвольно дрожа всем телом, стараясь отогнать эти тягостные воспоминания.

К этому времени я уже практически убедил себя, что все это мне почудилось или у меня действительно опухоль в мозгу или какие-то нарушения мозговой деятельности, вызвавшие эти галлюцинации.

Я продолжил спуск и заметил, что радиус действия фонаря еще уменьшился. Я видел уже только семь ступенек... шесть... пять... четыре...

А вскоре от непроглядной тьмы меня отделяли только два фута. Черная масса будто вибрировала в ожидании нашей встречи. Мне казалось, что она живая.

Однако до следующей площадки я не добрался, потому что вновь услышал шепот и всплески, от которых по моей коже побежали мурашки.

Я протянул вперед трясущуюся руку. Она исчезла в ледяной тьме.