Энн Райс - Кровь и золото

Случалось, что я работал в студии, страстно увлеченный новым полотном, а он заходил составить мне компанию и теперь уже совсем по-иному взирал на мои картины.

Когда же он все-таки возьмется за кисти и краски? В конце концов я перестал задаваться этим вопросом. Он принадлежит мне навсегда. Пусть делает что хочет.

Однако в глубине души я подозревал, что Амадео меня слегка презирает. Мои уроки, посвященные искусству, истории, красоте, цивилизации, на самом деле были ему неинтересны.

Момент, когда его захватили татары, а икона упала в густую траву, не только определил его судьбу, но и лишил способности воспринимать что-то новое.

Да, я мог роскошно его одеть, научить нескольким языкам, он мог полюбить Бьянку и танцевать с ней под медленную ритмичную музыку, он умел вести философские беседы и писать стихи.

Но в душе его не было ничего святого, кроме древних картин и человека, который дни и ночи напролет пил в кабаке на берегу Днепра. А я, невзирая на силу и прочие достоинства, не мог занять место отца в сердце Амадео.

Отчего же я так ревновал? Почему это так меня задевало?

Я любил Амадео не меньше, чем в свое время Пандору. Или Боттичелли. Амадео прочно занял место в ряду тех немногих, к кому я в своей долгой бессмертной жизни испытывал особую привязанность.

Я постарался забыть о ревности. В конце концов, что я мог сделать? Напомнить ему о путешествии? Извести вопросами? Н, только не это.

Но я чувствовал, что такие проблемы опасны для бессмертного, что никогда еще я не мучился, не подставлял себя под удар по подобной причине. Я-то рассчитывал, что Амадео отнесется к своей семье отрешенно и свысока, но вышло как раз наоборот!

Пришлось признать, что на мое отношение к Амадео повлияло увлечение смертной жизнью, что я с головой ринулся в человеческий мир, а он оставался безнадежно близок к людям. Пройдет не одно столетие, прежде чем он испытает то отчуждение от смертных, которого я достиг в ту ночь, когда впервые получил Кровь.

В жизни Амадео не было священной рощи друидов. Не было опасного путешествия в Египет. Ему не пришлось спасать царя и царицу.

Вот почему, взвесив все «за» и «против», я решил не открывать ему тайну Тех, Кого Следует Оберегать, хотя сами эти загадочные слова, бывало, у меня и вырывались.

Наверное, до Рождения Амадео во Тьму я не сомневался, что сразу же отведу его в святилище и буду умолять Акашу принять нового подданного, как она приняла Пандору.

Но я передумал. Пусть наберется опыта; пусть совершенствуется. Пусть станет мудрее.

Разве мало того, что я получил общество и утешение, о которых не мог и мечтать? Даже в дурном расположении духа он оставался со мной. Не важно, что при виде моих полотен его глаза тускнеют, что слепящие краски оставляют его равнодушным, – важно, что он все равно был рядом.

Да, Амадео долго молчал, вернувшись из Киева, но я знал, что печаль пройдет.

И она наконец оставила его.

Через несколько коротких месяцев он перестал мрачнеть и чуждаться меня. Ко мне вернулся мой прежний спутник: он возобновил посещения пиров и балов знатных горожан (где я регулярно присутствовал), снова писал стихи для Бьянки и спорил с ней о написанных мною картинах.

Ах, Бьянка! Как мы ее любили! И я частенько пытался проникнуть в ее мысли, дабы убедиться, что она даже не догадывается о нашей сверхъестественной сущности.

Бьянка стала единственной из смертных, кому дозволялось входить в мою мастерскую, но при ней я, естественно, не мог работать в полную силу и с прежней скоростью. Приходилось, словно простому смертному, поднимать руку с зажатой в пальцах кистью. Но их с Амадео приятные рассуждения великом замысле моих картин (которого в реальности не было) стоили того.

Все шло неплохо, пока в одну из ночей, спускаясь с крыши палаццо, я не почувствовал, что с крыши дома напротив за мной следит очень молодой смертный.

Амадео меня не сопровождал – он остался в палаццо в обществе Бьянки.

Я метнулся вниз так быстро, что даже мой юный спутник при всем желании не заметил бы меня. Однако смертный издалека почувствовал мое присутствие, и, осознав это, я многое понял.

Меня выследил смертный шпион, заподозривший, что я не человек. Смертный шпион, уже давно наблюдавший за мной.

Впервые за все прошедшие годы возникла столь серьезная угроза моей тайне. Естественно, я готов был сделать поспешный вывод, что попытка жизни в Венеции провалилась. Стоило мне решить, будто я одурачил весь город, как меня раскусили.

Но юный смертный не имел отношения к благородному обществу знатных венецианцев, которых я посещал или принимал в своем доме. Достаточно было проникнуть в его мысли. Не знатный венецианец, не художник, не священник, не поэт, не алхимик и определенно не член Великого Совета Венеции. Напротив, он оказался существом поистине необычным: исследователем сверхъестественного, интересующимся такими, как я.

Что бы это значило?

В этот момент, намереваясь столкнуться с ним лицом к лицу и напугать, я подошел к самому краю садика на крыше и всмотрелся в темноту напротив, где притаился шпион, боязливый, но завороженный, старавшийся не обнаружить свое присутствие.

Да, он знал, что я тот, кто пьет кровь. У него даже имелось для меня название: вампир. Он наблюдал за мной уже несколько лет! Он изредка видел меня в богатых гостиных и в бальных залах – не зря я винил себя за невнимательность Он приходил ко мне в ту ночь, когда я впервые открыл дом для жителей Венеции.

Молодой человек не сознавал, что я свободно читаю в его душе, и тогда я с помощью Мысленного дара отправил ему откровенное сообщение:

«Это безумие. Вмешайся – и ты безусловно умрешь. Второго предупреждения не будет. Держись подальше от моего дома. Уезжай из Венеции. Неужели знания, к которым ты стремишься, стоят твоей жизни?»

Я увидел, что его потрясло мое послание. Но тут же я, к великому изумлению, получил отчетливый ответ:

«Мы не хотим вам зла. Мы ученые. Мы предлагаем понимание. Мы предлагаем убежище. Мы наблюдаем. Мы всегда рядом».

Охваченный ужасом, он бежал с крыши.

Мне не составило труда расслышать, как молодой человек спускается по лестнице палаццо, а затем увидеть, как он призывает гондолу и уносится прочь. Оказалось, что он высок, строен, светлокож, носит строгое черное платье – одним словом, британец. Он очень перепугался. Отплывая, он даже не поднял глаз.

Я долго стоял на крыше, радуясь порывам ветра и в тишине размышляя, что делать со странным открытием Я обдумал сообщение и силу мысли, с которой он передал мне свое послание.

Ученые? Что за ученые? А что означают остальные слова? Весьма примечательное высказывание.

Не могу выразить, до чего все это было странно.