Энн Райс - Кровь и золото

Мне пришло в голову, что бывали моменты, когда я счел бы сие послание неотразимым – так велико было мое одиночество, так велика была моя жажда понимания.

Но сейчас, когда меня принимали лучшие люди Венеции, я не нуждался в подобных посулах. Когда мне хотелось порассуждать о Беллини или о любимом Боттичелли, рядом оказывалась Бьянка. А золотую усыпальницу я разделил с Амадео.

Я вступил в свой Золотой век. Интересно, у каждого ли бессмертного бывает Золотой век? Интересно, соотносится ли он с расцветом смертной жизни – когда человек находится на пике силы и видит события с предельной ясностью, когда можно довериться другим и постараться добиться настоящего счастья.

Боттичелли, Бьянка, Амадео – возлюбленные из Золотого века.

Тем не менее предложение поразительное – я имею в виду предложение этого странного смертного. «Мы предлагаем понимание. Мы предлагаем убежище. Мы наблюдаем. Мы всегда рядом».

Я твердо решил не обращать внимания и посмотреть, как обернётся дело, не позволяя никому нарушать моих планов и мешать мне наслаждаться жизнью.

Но в последующие недели я прислушивался, чтобы найти странного человека, ученого-англичанина, и даже специально высматривал его на роскошных головокружительных светских вечерах.

Я дошел до того, что принялся расспрашивать Бьянку, не знает ли она такого человека, и предупредил Винченцо, что он может попытаться завязать разговор и в этом случае следует проявить мудрость.

Винченцо меня потряс.

Тот самый человек – высокий худой англичанин, молодой, но с седеющими волосами – уже заходил. Он интересовался у Винченцо, не желает ли хозяин дома приобрести необычные книги.

– Он говорил о книгах по магии, – сказал Винченцо, опасавшийся, что я рассержусь. – Я велел ему принести то, что он собирается продать, и оставить, чтобы вы посмотрели.

– Постарайся вспомнить. О чем вы еще говорили?

– Я сказал, что у вас уже очень много книг, что вы ходите к книготорговцам. Он… он видел картины в портего. Он спросил, не вы ли их автор.

Я постарался смягчить голос.

– И ты сказал ему, что картины написаны мной, не так ли?

– Да, сударь, очень сожалею, если наговорил лишнего. Он хотел купить картину. Я объяснил, что о покупке и речи быть не может.

– Ничего страшного. Просто веди себя с этим человеком осторожнее. Больше ничего ему не рассказывай. А когда он появится, немедленно доложи мне.

Я направился к выходу, но мне пришел в голову новый вопрос Обернувшись, я увидел, что довел моего дорогого Винченцо до слез, и, конечно, поспешил успокоить его и сказал, что он – идеальный управляющий и не нужно ни о чем волноваться. Но все-таки спросил:

– Какое впечатление произвел этот человек? Хорошее или плохое?

– Скорее хорошее, – ответил он, – не знаю, правда, что там за магические книги. Да, хорошее, я бы сказал, очень хорошее, правда, сам не понимаю почему. Есть в нем какая-то доброта. И ему понравились картины. Он их хвалил. Для своего возраста он прекрасно воспитан. Серьезный, увлекается наукой.

– Вполне достаточно, – сказал я, зная, что он верно оценил посетителя.

Я обыскал весь город, но не нашел англичанина. И перестал бояться.

Наша встреча произошла через два месяца при самых благоприятных обстоятельствах.

Я сидел за столом на пышном пиру среди множества захмелевших венецианцев и наблюдал, как молодежь исполняет размеренный, неторопливый танец.

Звучала пронзительная музыка, а свет ламп, разливавшийся по просторному залу, придавал обстановке какое-то неземное сияние.

Перед танцами выступали акробаты и певцы, и я, по-видимому, находился под большим впечатлением.

Я снова размышлял о том, что настал мой Золотой век. И собирался написать об этом по возвращении домой.

Я облокотился о стол правой рукой, а левая небрежно поигрывала с ободком чаши, куда мне наливали вино.

Слева от меня, откуда ни возьмись, появился англичанин.

– Мариус, – тихо произнес он, и выяснилось, что он отлично владеет классической латынью, – умоляю, считайте меня не врагом, но другом. Я давно наблюдаю за вами издалека.

Мурашки побежали по коже: меня в прямом смысле слова застали врасплох. Я повернулся к нему и перехватил бесстрашный взгляд проницательных ясных глаз.

Англичанин повторил мысленное сообщение, предназначенное только для меня:

«Мы предлагаем понимание. Мы предлагаем убежище. Мы исследователи. Мы наблюдаем. Мы всегда рядом».

Я снова ощутил дрожь. Все собравшееся общество было слепо, но он понял. Он знал.

Он передал мне круглую золотую монету. На ней было вычеканено одно слово: «Таламаска».

Я оглядел ее со всех сторон, скрывая потрясение, и любезно поинтересовался на классической латыни:

– Что все это значит?

– Мы принадлежим к особому ордену, – ответил он, и тоже на очаровательной безупречной латыни. – Это его название. Таламаска. Братство настолько древнее, что его происхождение и смысл названия неясны. Но в каждом поколении мы преследуем четкую цель. У нас есть правила и традиции. Мы наблюдаем за теми, кто подвергается осуждению и гонениям. Нам открыты тайны, в которые отказываются верить Даже самые суеверные из смертных.

Несмотря на обходительность речи и поведения, сила разума, сквозившая в его словах, впечатляла. Я поражался его самообладанию. Он был не старше двадцати лет.

– Как вы меня нашли? – спросил я.

Мы всегда начеку, – мягко ответил он. – Когда вы подняли капюшон красного плаща и вышли на свет, вас заметили.

– Значит, все началось в Венеции, – сказал я. – Я наделал много ошибок.

– Да, в Венеции, – повторил он. – Наш агент увидел вас и написал письмо в Англию, в главную Обитель, а меня направили проверить, кто вы такой. Побывав в вашем доме на приеме, я понял, что нам сообщили правду.

Я откинулся на спинку кресла и смерил его взглядом. По случаю бала он нарядился в красивый бархатный камзол светло-коричневого цвета, а сверху накинул плащ, подбитый горностаем. На пальцах он носил простые серебряные кольца, а длинные пепельные волосы гладко зачесывал. Глаза были серого цвета, лоб высокий, без морщин, словно отполированный.

– И о какой же правде вы говорите? – спросил я так ласково, как только мог. – Что именно вы считаете правдой?

– Вы вампир, тот, кто пьет кровь, – не дрогнув, ответил англичанин, по-прежнему сдержанно и любезно. – Вы прожили на свете не один век. Мне неизвестен ваш возраст. Я не берусь угадывать. Но я бы хотел услышать это от вас. Вы не совершали ошибок. Я сам решил представиться вам.

Чудесное ощущение – беседовать на латыни! В его глазах, отражавших свет ламп, читалось искреннее волнение, обуздываемое только врожденным достоинством.

– Я пришел в ваш дом, когда вы сами открыли двери, – сказал он. – Я воспользовался вашим гостеприимством Чего бы я только не отдал, лишь бы узнать, как долго вы прожили и что сумели повидать.