Энн Райс - Кровь и золото

– О воспитании… – задумчиво повторила она– Ну и странное же ты существо.

Друг она мне или враг? Я терялся в догадках.

Неожиданно на пороге дома возникли юные рабы, притащившие жертву – богатый торговец, трепеща от ужаса, оглядывал нас налитыми кровью глазами. Он предложил нам деньги в обмен на жизнь.

Я хотел положить конец чудовищному злодеянию. Неужели я позволю убить жертву под моей собственной крышей? Неужели же я в своем доме не сжалюсь над тем, кто молит о пощаде?

Но за какие-то секунды торговца бросили на колени перед Эвдоксией, и та, не обращая внимания на мое присутствие, самозабвенно впилась зубами в его шею. Я развернулся на каблуках и вышел из библиотеки.

Вернулся я лишь после того, как из библиотеки убрали богато разодетый труп. Я до такой степени устал, что мысли путались, а в душе шевелился ужас.

Напившись крови несчастного, Эвдоксия пришла в себя и выглядела теперь намного лучше. Она внимательно посмотрела на меня.

Я сел, не видя смысла выражать негодование по отношению к тому, что, так или иначе, завершилось, и погрузился в раздумья.

– Мы сможем быть соседями? – спокойно спросил я. – Сможем сохранить мир?

– У меня нет ответов на твои вопросы. Пора идти. Поговорим позже, – сказала она.

От ее голоса и взгляда мне сделалось не по себе. В сопровождении юных вампиров Эвдоксия покинула мой дом Я попросил гостей выйти через заднюю дверь.

Утомленный событиями ночи, я остался сидеть, размышляя, изменится ли как-то поведение Акаши, после того как она пошевелилась, чтобы выпить кровь Эвдоксии.

Конечно не изменится. Мысленно я вернулся к самым первым годам, проведенным с Матерью и Отцом, когда я пребывал в уверенности, что смогу вернуть их к жизни. И вот она ожила – да, ожила, но каким жутким было выражение ее гладкого невинного лица, еще более безжизненного, чем лица покойников.

Меня охватило предчувствие страшной беды, а нежная сила Эвдоксии казалась мне одновременно и чудом, и проклятием.

В ходе размышлений я познал ужасное искушение, чудовищную бунтарскую мысль. Почему я не отдал Эвдоксии Отца и Мать? Я же мог избавиться от них, сбросить с себя бремя, которое нес с первых шагов бессмертной жизни? Почему я отказался?

А все было так просто! У меня был шанс обрести свободу.

И, распознав в глубинах души греховное желание, увидев, как оно распаляется, словно раздуваемый мехами огонь, я осознал, что долгими ночами, проведенными в море на пути в Константинополь, я втайне жаждал кораблекрушения, чтобы мы утонули, а Те, Кого Следует Оберегать, безвозвратно опустились на дно океана. Я в любом случае выжил бы. Но они навсегда остались бы погребенными под толщей воды. Разве не о том говорил когда-то Старейший, осыпая их проклятиями? Разве не сетовал он на себя за то, что не решился утопить Мать и Отца в море?

Нет, я не имею права даже думать об этом. Разве я не любил Аканту? Разве не поклялся служить ей?

Меня снедали ненависть к себе и страх, что царица узнает мою жалкую тайну: желание избавиться от нее, желание избавиться от всех – от Авикуса, Маэла и в первую очередь от Эвдоксии, желание – впервые посетившее меня в ту ночь – превратиться в странника-одиночку, забыть свое имя, свою страну, свой путь, остаться наедине с собой.

Страшные мысли. Они отделяли меня от всего, что было мне дорого. Я запретил себе возвращаться к ним.

Но не успел я прийти в чувство, как в библиотеку вбежали Маэл и Авикус. С улицы доносился тревожный шум.

– Слышишь?!! – словно обезумев, вскричал Авикус.

– О боги, – отозвался я, – о чем кричат эти люди на улице?

Я понял, что горожане кипят от возмущения, а кое-кто стучит в наши двери и окна. В стены летели камни. Деревянные ставни еле держались в петлях.

– Что происходит? В чем причина? – испуганно спрашивал Маэл.

– Тише! – Я прислушался. – Они говорят, что мы заманили в дом богатого торговца, убили его и выбросили тело гнить на улице! Проклятая Эвдоксия! Вот что она наделала! Это же она убила торговца и натравила на нас толпу. Мы должны немедленно укрыться в святилище.

Я провел их вниз, отпер тяжелую дверь, и мы пошли по коридору, прекрасно сознавая, что теперь находимся в безопасности, но дом отстоять не сможем.

Нам оставалось только беспомощно слушать, как чернь врывается в здание и разрушает наше жилище, уничтожает мою новую библиотеку и все ценные вещи. Не нужно было обладать слухом вампира, чтобы понять: они подожгли дом.

Наконец, когда наверху все стихло и лишь несколько мародеров остались бродить среди тлеющих балок, мы вышли из своего убежища и в полном онемении уставились на развалины.

Прогнав негодяев и убедившись, что вход в святилище надежно замаскирован и неприступен, мы отправились в переполненную смертными таверну, где, приютившись у стола, смогли поговорить.

Место для этого было, мягко говоря, неподходящим, но иного мы в тот момент найти не могли.

Я рассказал Авикусу и Маэлу, что произошло в святилище, как Мать едва ли не до капли выпила кровь Эвдоксии, как я вмешался и спас Эвдоксии жизнь. Потом я объяснил, откуда взялся смертный торговец: они видели, как его привели и как вынесли тело, но не поняли, в чем дело.

– Они бросили труп там, где его легко найти, – сказал Авикус. – Как приманку для толпы.

– Да. Нашего жилища больше нет, – подвел я итог. – А святилище потеряно для нас до тех пор, пока путем замысловатых юридических уловок мне не удастся под новым именем выкупить то, что принадлежит мне под старым. Если же семья торговца потребует правосудия в отношении незадачливого первого владельца, может получиться, что нам и вовсе не удастся приобрести этот дом.

– И что ей от нас нужно? – спросил Авикус.

– Это оскорбление в адрес Тех, Кого Следует Оберегать, – заявил Маэл. – Она знает, что под домом их святилище, и специально устроила все так, чтобы смертные учинили бунт и разрушили наше жилище.

Я уставился на него во все глаза, намереваясь отругать за неумение сдерживать ярость. Но вместо этого неожиданно для себя признался:

– Такая мысль мне в голову не приходила. Но, по-видимому, ты совершенно прав. Это оскорбление в адрес Тех, Кого Следует Оберегать.

– Конечно, она старалась навредить Матери, – сказал Авикус.

– Именно так. Днем воры могут пробить мрамор, закрывающий вход в подземелье.

У меня потемнело в глазах от ярости, более подобающей существу помоложе. Ярость завладела моей волей.

– Что с тобой? – спросил Авикус. – Ты даже в лице изменился. Поделись с нами своими мыслями, скажи, что у тебя на душе.

– Не уверен, что найду подходящие слова, – сказал я, – но эти мысли не сулят ничего хорошего ни Эвдоксии, ни тем, кого она, по ее признанию, любит. Я прошу вас обоих накрепко закрыть свои мысли, чтобы никто не смог догадаться о вашем местонахождении. Отправляйтесь к ближайшим городским воротам, выходите и укройтесь в холмах от приближающегося рассвета. Завтра, едва зайдет солнце, приходите сюда. Я буду ждать.