Энн Райс - Лэшер

— Прошу тебя, войди в наш дом, — повторил я. — Под этим кровом ты будешь в безопасности. Здесь ты найдешь заботу и внимание. И сможешь сама решить, стоит ли тебе возвращаться в заточение. Стелла, милая, если я сейчас умру на этих ступеньках, прошу тебя, позаботься об этой девочке. Ты слышишь меня?

— Ты не умрешь, Джулиен, — раздался голос Ричарда, моего возлюбленного. — Идем, я тебе помогу.

Однако лицо его выражало тревогу и озабоченность. Милый Ричард беспокоился обо мне куда больше, чем все прочие, и явно не одобрял мое опрометчивое поведение.

Стелла направилась в дом. За ней шла Эвелин. Процессию замыкали мы с Ричардом. Он почти нес меня, заботясь, однако же, о том, чтобы со стороны я выглядел по возможности достойно. С мужской нежностью обняв меня за плечи, он помогал мне совершать шаг за шагом.

Наконец мы добрались до моей комнаты на третьем этаже.

— Прежде всего, принесите девочке поесть, — распорядился я. — Судя по ее виду, она ни разу в жизни не ела досыта.

Потом, отослав Стеллу и Ричарда прочь, я в изнеможении опустился на край кровати. Усталость, охватившая меня, была так велика, что заглушала все прочие чувства и мысли.

Несколько мгновений спустя я поднял взгляд на девочку, неподвижно стоявшую посреди комнаты, и душу мою наполнило смятение. Это прекрасное, нежное создание пребывало на заре своей жизни, в то время как мой век неумолимо близился к концу. Я так устал, что готов был уступить смерти. Но эта девочка нуждалась во мне, нуждалась в моей помощи.

— Ты знаешь, кто я такой? — спросил я. — Понимаешь, что я говорю?

— Да, Джулиен, — без особых усилий ответила она на чистом и правильном английском. — Я все о тебе знаю. Это ведь твой чердак, правда?

Голос у нее был негромкий, но приятный и мелодичный. Она обвела глазами все мои сокровища — книги, камин и кресло, мою виктролу и коллекцию пластинок — и улыбнулась мягкой, доверчивой улыбкой.

— Господи Боже, — прошептал я. — И что же мне с тобой делать?

У людей, что жили в этом маленьком домике, была коричневая кожа. А еще — черные волосы и черные глаза. Они сидели за столом, над которым висела лампа, и в свете ее коричневая кожа казалась особенно блестящей. Невысокого роста, очень худые, люди эти были одеты в какие-то яркие наряды — красного, синего, белого цветов. Женщина, увидев Эмалет, встала из-за стола и подошла к прозрачной двери.

— Господи помилуй, да это ребенок! Заходи быстрее! — сказала она, глядя прямо в глаза Эмалет. — Джером, посмотри только на это! Девчонка расхаживает совершенно голая. Госпожи Боже, ну и дела творятся!

— Я вымылась в воде, — произнесла Эмалет. — Мама больна. Она под деревом. Она больше ничего не говорит.

Эмалет протянула вперед руки. С них стекала вода. Мокрые волосы рассыпались по плечам и груди. Она слегка замерзла, но здесь, в комнате, воздух был теплым и приятным.

— Входи же, входи, — повторила женщина и потянула Эмалет за руку. Потом она сняла с крючка кусок ткани и принялась вытирать длинные волосы Эмалет. На сверкающем полу уже растеклась лужа. Все вокруг было слишком чистым. До странности чистым. В этом доме ничто не напоминало о благоуханной тревожной ночи, стоявшей за стенами, ночи, полной непонятных звуков и движения причудливых теней. Здесь можно было укрыться от темноты, от насекомых, что жалили так больно, от колючек, что впивались в босые ноги Эмалет и царапали ее голые руки.

Мужчина не двигался с места, с любопытством разглядывая Эмалет.

— Джером, ты что, к полу прирос? Иди-ка, принеси другое полотенце, — распорядилась женщина. — И подбери для девчонки что-нибудь из одежды. Куда делись твои вещи, детка? — вновь обратилась она к Эмалет. — Кто тебя раздел? С тобой приключилась какая-то беда?

Эмалет никогда не слышала таких голосов, как у этих коричневых людей. В них ощущалась некая музыкальность, которой были лишены все знакомые ей людские голоса. Интонации их речи казались ей непривычными, но приятными. Еще она заметила, что белки их глаз не белые, а скорее чуть желтоватые и хорошо сочетаются с коричневым цветом кожи. Даже в голосе отца она никогда не слышала такого приятного нежного воркования. Отец всегда говорил ей: «Когда ты родишься, ты будешь знать все, что тебе нужно. И запомни: никогда и ничего не бойся».

— Помогите мне, — попросила Эмалет.

— Джером, ты принесешь одежду или нет? — воскликнула женщина. От большого рулона бумаги она оторвала кусок и принялась промокать руки и плечи Эмалет. Эмалет тоже оторвала кусок бумаги и вытерла лицо. Надо же! На ощупь бумага оказалась довольно грубой, однако не настолько, чтобы поцарапать щеки. К тому же она хорошо пахла. Бумажные полотенца. Все запахи в этой маленькой кухоньке доставляли Эмалет удовольствие. Хлеб, молоко, сыр. Конечно, это сыр — что же еще? Большой кусок ярко-желтого сыра лежал на тарелке. Эмалет очень хотелось сыру. Но пока ей не предлагали его отведать.

«По натуре своей мы очень добрые и кроткие, — не раз говорил ей отец. — К тому же еще и слишком хорошо воспитанные. Именно поэтому нас так ненавидели в прошлом».

— Откуда я возьму одежду для такой жердины? — спросил человек по имени Джером, расстегивая рубашку. — В доме нет ни одной шмотки, которая пришлась бы ей впору.

Он снял рубашку и теперь держал ее в руках. Эмалет хотелось ее пощупать, но еще больше хотелось разглядеть ее как следует. Рубашка была бело-голубая, вся в маленьких квадратиках, похожих на те, что она видела на столе. Только на столе они были красными и белыми.

— Думаю, ей подойдут штаны Бабби, — сказала женщина. — Иди, принеси какие-нибудь его штаны. И давай мне рубашку.

Все в этом домике сияло. Белые и красные квадратики на столе блестели. Схватившись за край стола, Эмалет почувствовала, что может стащить квадратики прочь. Значит, стол был покрыт чем-то вроде простыни. В углу стоял блестящий белый холодильник. Эмалет слышала звук работающего мотора. Взглянув на холодильник, она сразу догадалась, что он откроется, стоит потянуть за ручку. И там, внутри, наверняка есть холодное молоко.

Эмалет была голодна. Пока мать лежала под деревом, устремив неподвижный взгляд в небо, Эмалет высосала все ее молоко до последней капли. После этого она долго плакала, а потом подошла к воде, чтобы умыться. Но вода оказалась мутной, зеленоватой и отвратительно пахла. На самом краю травяной лужайки Эмалет обнаружила крохотный родничок и умылась в нем.

Тот, кого звали Джером, торопливо вошел в комнату. В руках у него были длинные брюки. В точности как на нем. Такие носил и отец Эмалет. Эмалет натянула брюки на свои худые длинные ноги, едва не потеряв при этом равновесие, и ощутила холодное прикосновение железной застежки-молнии к своему животу. Пуговицы тоже были холодными. Но ее это не смущало. Просто она только что родилась и еще была слишком нежна и чувствительна.