Энн Райс - Лэшер

Словно сквозь пелену тумана, я чувствовал, как меня оторвали от карлицы. Я видел, как она в судорогах корчится на столе, видел, как из потайной влажной расщелины, в которую я изверг свое семя, появляется на свет нечто…

— Нет, я не хочу на это смотреть! — закричал я, словно очнувшись от столбняка. — Не хочу! Господи, прости меня!

Но огромный зал сотрясался от раскатов смеха, а волынки и барабаны подхватили этот смех, производя такой нестройный шум, что я в ужасе закрыл уши руками. Наверное, стоны мои перешли в звериный рев. Да, я ревел подобно раненому животному. Но в эти кошмарные минуты сам я не слышал собственного голоса.

Из чресл уродливой карги вышел новый Талтос — сначала длинные скользкие ноги, которые вытягивались на глазах, потом тонкое туловище, руки с невероятно длинными пальцами и, наконец, голова — вытянутая, покрытая какой-то слизью. Мать издала довольный крик. Да, он появился на свет, новый Талтос, наделенный прирожденными знаниями. Талтос, за несколько минут созревший из семени, зароненного в лоно ведьмы. То был мой сын, плоть от плоти моей. И, родившись, он сразу устремил на меня пронзительный взгляд.

Едва выйдя из материнской утробы, он начал расти с поистине невероятной скоростью. Глаза его сверкали, а гладкая кожа казалась такой же нежной, как кожа любого новорожденного младенца. Как некогда я, он жадно припал к груди своей матери и принялся сосать. Опустошив сначала одну, а потом другую грудь, он встал во весь свой исполинский рост, и люди приветствовали его радостными криками.

— Талтос! Талтос! Породи еще одного! Прежде чем солнце взойдет, породи женщину!

— Нет, нет! — лепетал я коснеющим от ужаса языком.

Но новорожденное чудовище, уже достигшее гигантских размеров, не мешкая навалилось на свою мать и совокупилось с нею точно так же, как недавно сделал это я. И через несколько минут из чресл горбатой карги вышло новое отвратительное создание — на этот раз женского пола. Новорожденную ведьму положили на стол передо мной. Клянусь, я не хотел вступать с ней в соитие, но плоть моя, возбужденная исходившим от нее ароматом, взбунтовалась и отказалась подчиняться.

О мои святые покровители, где вы были в эти минуты? Как позволили вы свершиться подобному грехопадению!

Меж тем люди, собравшиеся в зале, предавались безудержному веселью: все они плясали и пели под оглушительный аккомпанемент барабанов и волынок. Наконец меня оттащили от ведьмы. Перед взором моим стояла густая пелена, я ничего не видел. Кто-то плеснул мне в лицо вином. В следующее мгновение на свет появилось еще одно чудовище, рождение которого вновь было встречено приветственными криками.

— Талтос, Талтос, Талтос!

Едва успев разглядеть, кого ведьма извергла из своих чресл на этот раз, присутствующие оживленно загалдели:

— Это женщина! Теперь у нас есть оба!

Стены зала сотрясались от ликующих воплей. Одержимые нечестивым экстазом, свидетели рождения двух Талтосов вновь пустились в пляс. На этот раз они не стали образовывать круги, а, взявшись за руки, принялись так высоко подпрыгивать, словно хотели достать макушками до потолка. Я увидел перекошенное яростью и отчаянием лицо отца, главы клана. Он что-то кричал мне, но слова его терялись в грохоте музыки, топоте танцующих и гуле возбужденных голосов.

— Продолжай создавать их! Порождай новых Талтосов вплоть до наступления утра Рождества! — кричала толпа. — Порождай и сжигай их!

Ноги отказывались меня держать. Опустившись на колени, я увидел, как люди схватили Талтоса, родившегося первым и за несколько минут сравнявшегося со мной ростом. Протащив несчастного через весь зал, они бросили его в очаг.

— Прекратите, прекратите, ради Бога! — молил я, но никто не обращал внимания на мои горестные вопли. Шум в зале стоял такой, что я и сам не слышал своего голоса. Даже пронзительные крики гибнущего в огне юного Талтоса, моего сына, были неразличимы в этом шуме. Я видел лишь, как младенчески гладкое лицо его исказилось гримасой страдания.

Не в силах выносить это жуткое зрелище, я низко склонил голову.

— Помоги нам, Господи, — шептал я, стоя на коленях. — Прекрати все это мерзостное колдовство, уничтожь богопротивную черную магию. Господи, спаси нас. Они хотят, чтобы мы породили новых Талтосов, дабы принести их в жертву. О Милостивый Боже, спаси нас от участи жертвенных агнцев! Прошу Тебя, Господи, вразуми, останови этих людей.

А толпа, охваченная исступлением, по-прежнему орала, ревела, визжала. Но вдруг громоподобные возгласы перекрыли этот шум. Грозные вопли, казалось, вырвались сразу из множества глоток. К ним присоединился грохот, столь яростный, что не расслышать его было невозможно.

В двери замка ломились солдаты! Через несколько мгновений сотни атакующих ворвались в зал. То были не только воины в доспехах, со щитами и мечами, но и местные крестьяне, вооруженные топорами и вилами.

— Ведьмы, ведьмы, ведьмы! — кричали они. — Вы устроили здесь шабаш! Но теперь всем вам пришел конец!

Я поднялся на ноги и закричал, пытаясь остановить бойню. Но было уже поздно. Головы полетели с плеч, хлынули реки крови. Те, кто недавно вопил от радости, ныне стонали, умоляя о пощаде. Мужчины пытались защитить своих жен. Даже маленькие дети не избежали общей горестной участи.

Солдаты схватили меня и выволокли прочь из зала. Вслед за мной тащили двух ведьм, новорожденную и ту, что привели с собой протестанты. За стенами замка стояла ледяная непроглядная тьма. Вопли жертв бойни, лязг и грохот битвы эхом отдавались в окрестных горах.

— Милостивый Боже, помоги нам, спаси нас! — громко молился я. — Не дай сотвориться великому злодеянию! Ведь ты справедлив, Господи. Ты милосерден. Не оставь же нас своей милостью. Если я согрешил, накажи меня, но не отнимай у меня жизнь. Прошу тебя, Господи!

Потом меня швырнули на каменные плиты собора и потащили в центральный придел. Со всех сторон доносился жалобный звон разбиваемых вдребезги витражных окон. Я видел, как пламя жадно лижет украшенные росписью стены. Густой черный дым наполнил собор. Я начал задыхаться, но чьи-то безжалостные руки по-прежнему волокли меня по каменным плитам. Краем глаза я заметил, что ясли, устроенные у алтаря, тоже охвачены пламенем. Стреноженные животные не могли спастись бегством и жалобно мычали.

Наконец я оказался у подножия гробницы святого Эшлера.

— Убьем его, убьем! Давайте выбросим его из окна! — орала обезумевшая толпа.

Огонь почти сожрал все деревянные скамьи и украшения собора. За густой дымовой завесой раздавались стоны и вопли убиваемых. Внезапно я почувствовал, как меня схватили за руки за ноги и принялись раскачивать. Они раскачивали меня все сильнее и сильнее и наконец с размаху бросили прямо в окно с изображением святого.