Энн Райс - Мэйфейрские ведьмы

Он снова сжал ее соски, на этот раз чуть сильнее. «Господи! Как восхитительно! Не бойся, ты не причинишь мне боли. Прижмись крепче губами, и пусть твой язык проникает все дальше, пока не заполнит меня целиком!» Она чуть шире приоткрыла рот навстречу ему, а тем временем он зарылся пальцами в ее волосы, заставив испытать новое, доселе неизведанное ощущение — по всему ее телу словно пронесся заряд электрического тока. Это было похоже на чудо… Смешение эмоций и ощущений… Холод, ознобом пробегавший по спине и рукам, и одновременно нестерпимый жар, бушевавший в самом низу живота, между ног…

«Ну пожалуйста, войди в меня! Наполни меня собою до самых глубин!..» Она ощущала внутри себя нечто огромное и в то же время нежное и гладкое, утопающее в ее собственных соках…

И вот наконец наступила развязка. Она затрепетала всем телом, волосы упали на лицо… Она смутно сознавала, что рядом нет никого, кто мог бы касаться ее и доставить ей столь невыразимое наслаждение. А оно все длилось и длилось — казалось, сердце вот-вот выскочит из груди, лицо раскраснелось от прилива крови, бедра и ягодицы напряглись…

«Еще немного — и ты просто не выдержишь и умрешь от счастья, Роуан».

Он ласково провел рукой по ее щеке и поцеловал опущенные веки.

«Люблю тебя… «

Внезапно глаза ее открылись. В первый момент она ничего не увидела. Потом осознала, что находится в самолете. Шторка иллюминатора была опушена, вокруг царил голубовато-серый полумрак, ровно гудели двигатели. По-прежнему охваченная сладостными ощущениями, она откинулась на спинку кресла и полностью отдалась в их власть. Электрические волны пробегали по всему телу, становились все слабее и слабее, взгляд лениво скользил по потолку, глаза то и дело закрывались, а она изо всех сил старалась не позволить им сделать это.

Господи! Как ужасно, должно быть, она сейчас выглядит, после такого странного сна. И лицо, наверное, горит.

Она медленно выпрямилась в кресле, обеими руками пригладила волосы, стараясь во всех подробностях припомнить свой сон, но не испытанные ощущения, а его, так сказать, фактическую сущность — понять, кто же все-таки это был. Не Майкл, точно. И это самое ужасное.

«Господи, — думала он, — я изменила ему, и сама не знаю с кем».

Как странно… Она прижала ладони к щекам. Горячие. Даже сейчас ее не покидало ощущение блаженства.

— Сколько еще нам осталось до Нового Орлеана? — спросила она у проходившей мимо стюардессы.

— Через полчаса будем на месте, — ответила та. — Ремень у вас пристегнут?

Она вновь откинулась в кресле, нащупывая ремень безопасности. Потом защелкнула замок и расслабилась. Как же могло с ней случиться такое во сне? Как могла она зайти так далеко?

Подобные сны мучили ее лет в тринадцать. Потом она узнала, что ничего противоестественного в них нет, и научилась справляться с такого рода эмоциями. Но тогда пробуждение всегда наступало до финала. На этот раз все было по-другому. И теперь она чувствовала себя так, словно ее изнасиловали, словно любовник из сна осквернил ее. Конечно, сама по себе эта мысль совершенно абсурдна. Однако ощущение было неприятным и слишком сильным.

Изнасилована…

Она подняла под одеялом руки и прикрыла ими грудь, словно стараясь защититься от кого-то. Нет, это же сущий абсурд. Никакого изнасилования не было.

— Вам принести что-нибудь выпить перед приземлением?

— Только кофе.

Она снова закрыла глаза. Кем же все-таки он был, ее любовник из сна? Ни лица… Ни имени… Только ощущения… Воспоминание о ком-то, еще более нежном, чем Майкл, поистине неземном… Да, именно это слово пришло ей сейчас в голову. А ведь он говорил с ней… Она точно помнит, что говорил… Нет, ничего, кроме ощущения блаженства, в памяти не осталось.

Только когда принесли кофе и она сделала первый глоток, Роуан почувствовала некоторое неудобство, слабую боль между ног. Возможно, это следствие конвульсивных сокращений мышц. Хорошо еще, что ни рядом, ни в креслах напротив, за проходом, никого нет. Хотя, если бы не прикрывавшее ее одеяло, едва ли она позволила бы себе зайти так далеко… Если… Если… Если бы в тот момент она могла проснуться и контролировать собственные поступки.

Как хочется спать.

Она сделала еще глоток кофе и подняла белую шторку иллюминатора.

Внизу, освещенная ярким послеполуденным солнцем, простиралась зеленая болотистая равнина. Извилистая река с коричневатой водой огибала видневшийся вдали город. Роуан вдруг охватила бурная радость. Она почти на месте! Самолет пошел на снижение, и звук двигателей стал более низким и громким.

Ей больше не хотелось вспоминать странный сон. Он вдруг показался ей почти непристойным и теперь вызывал лишь гнев и едва ли не отвращение. Нет, пора выбросить его из головы. Теперь она будет думать только о матери и мечтать о встрече с Майклом.

Из Далласа она звонила Джерри Лонигану. В зале особняка все было готово для церемонии прощания, родственники начали съезжаться с самого утра. Служба в церкви начнется в три часа, так что у нее нет оснований беспокоиться. Она успеет. В крайнем случае отправится туда прямо из аэропорта, не заезжая в «Поншатрен».

— Где же ты, Майкл, — прошептала она, снова откидываясь в кресле и закрывая глаза.

В октябре-ноябре 1929 года на Нью-йоркской бирже произошел крах котировок акций и наступил период Великой депрессии. Всеобщее процветание, царившее в Бурные двадцатые, навсегда кануло в лету. Многие богатые семьи разорились. Недавние мультимиллионеры выбрасывались из окон своих особняков. Суровые, требующие аскетизма времена неизбежно затронули все области жизни, в том числе и культуру, положив конец беззаботности и веселью предшествующего десятилетия. Короткие юбки, неумеренность в употреблении алкоголя, сексуальная изощренность и эротика в кино и литературе вышли из моды.

После смерти Стеллы огни в особняке Мэйфейров на углу Честнат и Первой улицы потухли, чтобы никогда больше не вспыхнуть с прежней силой. Зал, в котором стоял открытый гроб с телом Стеллы, освещали лишь свечи. А когда вскоре после сестры умер убивший ее на глазах у множества гостей Лайонел, прощание с ним проходило уже не в доме, а в нескольких кварталах от него, в зале похоронного бюро на Мэгазин-стрит.

В течение полугода после смерти Лайонела из комнат особняка постепенно исчезли купленные Стеллой произведения современного искусства, ее изысканная мебель и неимоверное число пластинок с записями блюзов, джазовых композиций и музыки в стиле регтайм. Все, что не поместилось в обширных мансардах и на чердаке дома, было просто выброшено на улицу.