Ирина Верехтина - Избяной

Отчего она скрипит? Никто ж по ней не ходит…

За скрипом послышался плач, стонущий, жалобный: «Оо-э, э-э-э… Аа-а-ах!» Настасья стояла и слушала. Что это? Ветер? Сквозняки? Окошко на чердаке крохотное, не открывается, а брёвна мхом проконопачены.

На чердаке плакали уже на два голоса, всхлипывая и испуская скрипучие стоны: «Эфф…У-у-ум… О-о-а-у-у-у!» К ногам само подкатилось ведро, звякнуло дужкой. Вот же оно! Как раньше не увидела? Настасья подняла ведро, погасила свет, заперла дверь на висячий замок. Миновав проём в заборе, оглянулась. Окна в Дарьиной избе были тёмными, фонарь больше не отблёскивал.

А на чердаке сидели обнявшись домовой с домовилихой и оплакивали свою хозяйку.

Комната Дарье понравилась: окно большое, света от него много. Занавески красивые. На подоконнике герань в обливном нарядном горшке. Пол ковром застелен, называется палас. Пятирожковая люстра. Торшер в форме раскрывшегося цветка. На тумбочке лампа-ночник – жёлто-золотой апельсин на ветке с зелёным листочком. У окна – стол странной формы, напоминающий школьную парту с узкой длинной столешницей, из-под которой выдвигалась ещё одна. Чудно́! Сбоку у стола имелась тумба с тремя ящиками. Дарья положила в них начатое в деревне вязание и принадлежности для шитья. Высокий узкий шкаф-пенал оказался заставлен Кирюшиными игрушками, книжками, коробками с играми. Две полки были отведены под одежду.

Дарья вынимала из чемодана свои вещи и складывала стопкой на единственном стуле – тоже странном, на колёсиках. За этим занятием её и застала Зинаида. По-хозяйски вошла в комнату, огляделась, спросила: «Ну, как вы тут устроились?» И не дожидаясь ответа перешла к делу:

– Вещи можно положить в шкаф, полки я сейчас освобожу. Двух – хватит? Постель будете убирать вот сюда.

Зинаида зачем-то потрогала стену. Стена поехала в бок, открывая ещё один шкаф: стенной. Две нижние полки занимали зимние вещи, на верхней лежали комплекты постельного белья. Средняя была свободна.

– Вот сюда. Мы вам поставим журнальный столик и пару стульев. Вам хватит – двух? А стол перенесём в гостиную, это Кирюшин. И кресло. Вы ящики освободите от своих вещей, пожалуйста.

– Да пускай стоит, он мне не мешает, – сказала Дарья. И встретила удивлённый взгляд.

Компьютерный стол перенесли в общую комнату. Кирюша сидел бы за ним весь день, если бы не Дарья. С её появлением в доме всем, кроме Кирюши, стало легче. Гриньке нравилась лепёшки, которые бабушка жарила к его приходу и подавала со сметаной и яблочным повидлом, как он любил. У Лидии Фёдоровны свалился с души камень: мама здесь, и больше не надо за неё переживать. Лекарство от артрита помогло, пальцы сгибаются без боли, и на сердце она не жалуется, потому что ни о чём не переживает, живёт как у Христа за пазухой.

Зинаида больше не слышала от свекрови, что плохо воспитывает сына: Кирюшины шалости Григорьевна пресекала железной рукой, за проделки ставила правнука в угол и не отпускала гулять. Возвращаясь с работы, Зинаида выслушивала его жалобы, привычно отвечала:

– По-твоему выходит, бабушка Даша виновата, что ты в углу до вечера стоял? Она просто так тебя туда определила, ни за́ што ни про́ што? Или было за что? Было или нет, отвечай!

– Было, – каялся припёртый к стенке Кирюша. – Я думал, она не заметит, а она в шкаф полезла и увидела… Ма, это ведь моя комната, и шкаф мой, почему она свои вещи туда кладёт?

– По кочану. Чего она увидела-то? Говори толком, не тяни кота за яй… за хвост.

Кирюша покосился на котёнка, которого нашёл под лестницей и притащил в дом. Котёнок отъелся и через год превратился в кота. Чёрный как ночь, а на лапках белые носочки, на всех четырёх. Кота назвали Мавром и первым впустили в новую квартиру, как полагалось по народному обычаю. Про обычай Кирюша не понял, а с Мавром дружил и всегда давал ему полизать мороженое, которое кот очень любил.

– Я Мавра не трогал! И за хвост не дёргал. Я от бабы Дашиного платка половину отрезал и чёрного Роджера сделал, это флаг такой, мы с ребятами в пиратов играли. Она всё равно его не носила. Я думал, она про него забыла, а она мне чуть ухо не открутила! И в углу стоять велела до твоего прихода. Ма-аам, ты завтра приходи пораньше?

– Ты и завтра собираешься бабушке докучать?

– Никакая она мне не бабушка. Это папина бабушка, пусть своего внука воспитывает.

– Ты говори да не заговаривайся. Смекай, где берег, где край, не то из угла вылезать не будешь всю зиму. А теперь ступай, прощения проси у бабы Даши. Да чтобы я слышала!

Прощения Кирюша попросил, как велено, и виновато улыбнулся прабабушке. Та улыбнулась в ответ, потрепала его по рыжим вихрам и сунула в руки мятный пряник. Мир был восстановлен. А утром, сунув ноги в тапки, Дарья изменилась в лице: ногам было липко, и пахло почему-то керосином.

Керосин Кирюша наливал ночью, дождавшись, когда из прабабкиной комнаты раздастся храп. Через воронку слил его из тапочек обратно в бутыль, а бутыль вернул в кладовку. Уличить его было не в чем: бутыль с керосином стояла на своём месте, керосина в ней было под горлышко.

Тапки Дарья отнесла во двор, в мусорный контейнер, но в комнате всё равно резко пахло керосином. Гринька развёл руками: барабашка, что ли, в квартире завёлся? Зинаида учинила сыну строгий допрос, но Кирюша держался стойко, мотал головой и на все вопросы отвечал: «Я-то откуда знаю?» Линора скатала в рулон и вынесла на балкон палас – впрочем, абсолютно чистый. Вымыла в комнате пол, вытерла подоконник влажной салфеткой, понюхала горшок с геранью, заглянула под диван-кровать. Острый назойливый запах, казалось, витал в воздухе.

Источник запаха Офицеровы искали весь вечер, но так ничего и не нашли.

– Мама, вспомни, ты ничего не чистила керосином? Или бензином? Ты культиватор бензином заправляла, так может, с собой взяла? Может, в шкафу, в вещах разлился, ты вспомни, мам, – просила Линора.

– Нечего вспоминать-то. Зачем мне бензин в город с собой везти, я ж не сумасшедшая. Я спать тут не лягу. Тут от вони преставиться можно. Ты мне в гостиной постели.

– Но что-то же пахнет… Мама! Ты, может, протирала что-то и забыла?

– Ну конечно. Мать-то у тебя совсем из ума выжила, потому ты в город меня забрала. Ты ещё в богадельню меня определи, а избу мою продай и внуку мопед купи с мотором, больше-то за неё не дадут, – сердито выговорила дочери Дарья.

Линора вдруг улыбнулась и звонко хлопнула себя по лбу:

– Ищем весь вечер сами не знаем чего… Вот дураки-то! Гринька! Ты мотор вчера протирал керосином, тряпку куда дел?

– Выбросил. Она ж воняет как… А что?

– Тряпку искать надо. Тряпку! Где она может быть? Под диваном я смотрела, в шкафу не пахнет, палас не пахнет… Зина! Неси стремянку!