Ирина Верехтина - Избяной

Когда Кирюша был маленьким, сказки ему читала мама, по книжке. Монотонно и невыразительно бубнила строчку за строчкой, так что уже на середине становилось неинтересно, и дальше Кирюша не слушал. Прабабушкины сказки были другими, и рассказывала она по-другому: неторопливо, напевно-ласково. Слова заманивали, обманывали, ворожили. И от этой неторопливой безмятежности становилось ещё страшнее.

Хуже всего пришлось мальчику-с-пальчику: его вместе с братьями родители завели в дальний лес и оставили одних. Дети плутали-плутали и набрели на домик людоеда, и их там чуть не съели.

– А с навигатором вышли бы запросто, и сразу к детскому омбудсмену, – размышлял Кирюша. – Нам учительница говорила. И телефон дала. А Анька Сысоева, когда её за двойку родители без мороженого оставили, взяла и позвонила. Сказала, её наказали за плохую отметку и ревела в трубку. А что, ей пломбир за двойки покупать? Она из двоек не вылезает, а мороженым объедается на море, с родителями летает каждый год, то в Испанию, то в Доминикану, то в Тунис. Омбудсмен когда разобрался, сказал, что если ещё позвонит, он в следующий раз с ремнём приедет. И про Аньку всехним родителям рассказал, на родительском собрании. Анькина мама плакала, а отца в больницу положили, в предо… в доинфарктном состоянии.

Кирюша рассказывал, Дарья Григорьевна слушала и удивлялась, сколько же он всего знает и какой он умница.

– Ты, может, покушать хочешь или попить? Принести тебе? Мать про тебя забыла совсем, а время обеденное.

– Хочу! А чего ты принесёшь?

– А что попросишь, то и принесу. Щец разогрею, будешь? Со сметанкой. А утром встану пораньше, тесто поставлю, пирожков напеку, вам с отцом с повидлом, Линоре с картошечкой да с лучком, а мамке твоей ватрушек, очень она ватрушки любит.

– Ты почему бабушку Линорой зовёшь? Она не Линора, а Лидия, а по отчеству Фёдоровна.

– Всё-то ты знаешь! – Дарья поцеловала правнука в рыжую макушку. – Я её маленькую так звала: Лина, Линуша, Линора. Так чего тебе принести-то? Пойду их разгоню…

Дверь Дарья прикрыла неплотно, и Кирюша слушал, как она ругала маму и бабу Лиду – за то что забыли о ребёнке, а ребёнок голодный. Никакой он не ребёнок. И кушать почти не хочется, а хочется играть с бабой Дашей в подкидного дурака и рассказывать ей о Нине Петровой, которая написала ему записку. В записке было четыре слова: «Кир давай с тобой дружить». Баба Даша над ним не смеялась, как мама, и не говорила, что он влюбился. Спросила:

– А сам-то ты как, хочешь с ней дружить или не очень?

– Ба, да ты чего? Нинка самая красивая девочка в классе! С ней все мальчишки дружить хотят, а она – только со мной.

– Тебя, значит, в друзья выбрала. Значит, есть за что. Красна птица пером, а человек умом да делами.

– А Лёшка сказал, не по Хуану сомбреро.

– А ты бы ему сказал – матом ругаться грех.

– Да это не мат, это имя такое.

– Да кто ж своих детей матерными именами называет? Вот же родители уроды…

– Ага, и родители у него уроды, и Лёшка урод! Я ему так и скажу. Ты молодец, ба.

И оба смеялись, довольные друг другом.

А она не такая уж плохая, баба Даша. Хорошая. А что уроки заставляла делать, так зато весь вечер свободный, занимайся чем хочешь. Кирюша со стыдом вспоминал, как делал прабабушке гадости. Могла бы мамке с папкой всё рассказать, а она молчит, не ябедничает. Пирожки печёт. И знает, кто с какой начинкой любит. И вообще, она у него мировая. Мировая прабабка!

* * *

Кирюша страдал: каникулы, а на улицу не выйдешь, на термометре минус двадцать семь, обморозишься. Баба Лида говорит, это високосный год злобствует, уходить не хочет. А уйдёт он в ночь с 13 на 14 января, на старый Новый год. От бабушкиных слов Кирюша расстроился ещё больше: так все каникулы пройдут, даже телевизор нельзя смотреть: электричества нет.

Зина с мужем занялись ремонтом, клеили в комнатах новые обои и меняли плинтуса. Лидия Фёдоровна устроилась в школьный городской зимний лагерь поварихой. Кирюша от лагеря отказался, днями пропадал в Дарьиной комнате и потребовал поставить туда раскладушку:

– Я с бабой Дашей буду спать.

Гринька даже немного ревновал: раньше от сына отбоя не было – Пап, давай в морской бой поиграем! Пап, а ты меня на санках покатаешь? Пап, у меня задачка не решается! – а теперь его не видно и не слышно, сидит у Дарьи в комнате и ни гугу. Чем они там занимаются? Гринька подслушивал под дверью, чувствуя себя нашкодившим мальчишкой. За дверью стучали костяшки домино, радостно вскрикивал Кирюша, притворно ахала Дарья: «Опять он выиграл! Да что ж такое…»

За сказками пришёл черёд историй. О лешаке, живущем на болоте. О кикиморе, которая приходит по ночам из леса и крадёт маленьких детей.

– Враньё! – авторитетно заявлял Кирюша.

– Может, и враньё, – соглашалась прабабушка. – А только мужа моего отец – твой, значит, прапрадед по отцовской линии – на болото за клюквой ушёл и сгинул. Болото то воробью по колено, кочкарник да кусты. А не нашли его. Фёдор с матерью одни остались бедовать.

– А как это – бедовать?

– В деревне без мужских рук не прожить. А Федя чуть постарше тебя был. Двенадцать лет мальчишке, работать пришлось как взрослому мужику, а руки-то детские.

Кирюше представилась красная рука из страшилки о чёрном покрывале. Страшилки рассказывали в летнем лагере после отбоя, и семилетний Кирюша от страха накрывался одеялом с головой. Их в палате десять человек, рука не прилетит, побоится. А в городскую квартиру – запросто. Ночами Кирюша орал так, что Офицеровым стучали по батарее верхние соседи. Зинаида всерьёз подумывала о том, чтобы отвести ребёнка к детскому психологу. Линора её отговорила, заваривала мальчику какие-то травки, и кричать по ночам он перестал. А родители перестали отправлять его на лето в лагерь.

– Ну, леший, может, и есть, а кикиморы никакой нет, – упорствовал Кирюша. – Мы в лесу сколько раз были, меня же не украли?

– То в лесу. А она в глухомани живёт, по ночам малых детей к себе уносит.

–Так они же спят, и дверь закрытая.

– Спят, как не спать, – согласилась Дарья. – А она хитрющая, у Марии Носыревой дочку утащила. Отец-то у них лёгкими болел, по ночам кашлял, Маша с детьми летом на сеновале спала. Ночью не слыхали ничего, утром встали, а младшей дочки нет. Всей деревней искали…

–А может, её людоеды на колбасу утащили? Или в печке зажарили, как Ягишна.

– Тьфу на тебя! Поганец. Типун бы тебе под язык! – ругалась Дарья.

– Что тут у вас? – сунулась в комнату Зинаида.

– Мам, ты иди. Ничего. Нормально всё, – успокоил её Кирюша.

Зина пожаловалась на него свекрови:

– Тихий стал, на себя непохожий. На улицу не выгнать, всё с Дарьей Григорьевной сидит, как мёдом там ему намазано!