Ирина Верехтина - Исчезнувшие

Васька высунул из-под одеяла босую ногу и с удивлением на неё уставился. Ладонь переместилась со лба на щёку.

– Жар у тебя. И вчера трясло тебя всего, – сказала Надя. Васька прижался губами к Надиной ладони и закрыл глаза.

По губам шлёпнули.

– Надь, ты дура, что ли? – Васька открыл глаза. Нади в комнате не было. Зато была Надина мама, это её руку он целовал, и дурой назвал тоже её. Васька смутился, забормотал что-то извинительное. В висках стучал пульс, и было жарко, но он боялся сбросить с себя одеяло: а вдруг он под ним голый?

– Лоб у тебя сильно горячий. И щёки. Ты лежи пока, я градусник найду.

Пошарив рукой под одеялом, Васька с удовлетворением обнаружил, что с него сняли только ботинки и шерстяные носки, а штаны и в свитер оставили. А жар не от простуды, а от нервного напряжения. Вчера он убил человека. Думал, что Надя в опасности, а Иван, оказывается, её спасал.

Сама Надя помнила только, как обрадовалась Ивану, как ругала его за вишни, а он приглашал её в гости.

– А потом тишина, глухая такая, и стемнело сразу. Я, наверное, в обморок хлопнулась, а Ваня меня спас, а то валялась бы в снегу… – виновато закончила Надя. – А мы с тобой… Мы человека в беде бросили, даже «скорую» не вызвали! Вдруг он ещё живой был?

– Не человек он. Нелюдь. Это ведь он… Они с Маритой… наших всех. Больше некому, – зашептал Васька, оглядываясь на дверь. – И не нужна ему «скорая», мёртвому. У него мозги вытекли, я видел. И тебя увёл поскорее, чтобы не смотрела, а то опять в обморок хлопнулась бы.

– Ужас. Какой ужас! А я ещё на тебя злилась, за то что подгонял всё время. Но ведь кто-то же его убил, надо в полицию…

– Надь. Не надо в полицию. Это я его… Поленом по башке ахнул. Вырубить хотел, а получилось…

– А получилось как всегда, – договорила за Ваську Надя. Притянула к себе за шею и крепко обняла. Васька уткнулся ей в плечо и заплакал. Убить человека нелегко, даже если он не человек.

* * *

– Тридцать девять и восемь, я вызываю «скорую» – командно громыхнуло над головой.

– Мам! Не надо «скорую». У нас аспирин есть? Дай две таблетки, – распорядилась Надя.

– Нет у нас аспирина. Но у него же жар! Это, наверное, грипп.

– Нет у него гриппа. Тогда бы и у меня был.

– Почему – у тебя?

– Потому что мы с ним целовались вчера в подъезде. И в лифте.

– А дома почему не целуетесь? Я в аптеку, за аспирином, а вы давайте, целуйтесь.

Хорошая у неё мама.

Когда температура подскакивает под сорок, то обычно не до поцелуев. Но Васька хотел. Надя стащила с него свитер, бросила коротко: «Раздевайся и приходи» и скрылась за дверью.

Справиться с одеждой получалось плохо, но Васька справился. В трусах и майке, цепляясь за стены, кое-как добрался до ванной, где и нашёл Надю. Хорошее решение. С поправкой на то, что где-то в недрах квартиры обретался Надин отец.

Ванна была налита почти до краёв. Надя усадила Ваську на бортик, положила ему на плечи прохладные руки, Васька блаженно зажмурился… и оказался по шею в ледяной воде. Вопреки ожиданиям, не заорал, только всхлипнул. И лежал не шевелясь и не протестуя. Если Надя так хочет, значит, так нужно. Жар спадал, и Ваське было невыразимо хорошо.

– Надь, иди ко мне.

– Что я, дура, что ли?

Надина мама застала его сидящим на диване, завёрнутым в красную с золотом махровую простыню на манер римского патриция. Усы Васька сбрил найденным в ванне одноразовым станком, и стал неузнаваемым. Надя хохотала, Васька сердился:

– Хорош уже ржать. Я их из-за тебя сбрил, тебе ж не нравились.

Об Иване Мунтяну, который сидел у калитки со сбитым замком, наполовину заметённый снегом, они не вспоминали.

Марита ждала Ивана, который всё не приходил, а давно должен прийти. Разогревала мясо в который уже раз – волоча по снегу неповоротливые тяжёлые санки и порядком промёрзнув, Иван не снимая куртки садился за стол и ел горячее, обжигаясь и одобрительно глядя на сестру. Она любила этот его взгляд, а то, что было после, любил Иван, а она терпела: брату это было нужно, мужчине нужна женщина, Марита понимала.

Шаря вела себя беспокойно, лаяла, рвалась с цепи: ждала хозяина. Иван её с собой не брал, сажал на цепь или запирал в сарае, чтобы не увязалась следом. Марита завела собаку в избу и долго гладила и приговаривала: «Ну что ты? Что ты? Придёт наш хозяин, придёт наш Олежек, не заблудится». Услышав знакомое имя, Шаря вздрогнула всем телом и горестно завыла. Марита шлёпнула её по морде, обиженная Шаря отбежала в угол и там выла, протяжно и страшно.

Собаку она заперла в избе («В сарайке заколеет, морозно нонече»), сдёрнула с гвоздя телогрейку и встала на лыжи. Она знала, что Иван отправился на дачи: вишнёвая щепа почти закончилась, а мясо лежит, дожидается. На берёзовой-то щепе мясо дёгтем пахнет, а на вишнёвой самый вкус. Вот он и пошёл за вишеньем. Только что ж так долго? Не случилось ли чего?

Хозяина дачи Иван привёз вчера и оттащил в главный корпус, где они держали «мясо», подальше от людских глаз. Не ровён час, туристы явятся, повадились к ним кататься, и всегда неожиданно. Продуктами делятся щедро, хлеб привозят буханками, сахарок, конфетки, сгущёнку даже! За угощение благодарят. Знали бы, кому они их возят… Знали бы, чем их угощают.

* * *

Она долго топталась возле саней и пыталась привести брата в чувство. Наконец поняла, что осталась одна. Совсем.

Оставляя в снегу глубокий след, Мария Берёза волокла привязанное к санкам тело в лагерь, тяжело дыша и не сбавляя скорости. У пролома в заборе отдышалась. Везла санки по дороге до самого крыльца, заставляя себя думать, что всё обойдётся, Олег отлежится и встанет. А голова заживёт, там и крови нет почти, только белое что-то… Мазь в посёлке купит, раны заживляющую, помажет…

В том, что никакая мазь Олегу Берёзе не нужна, она догадалась ещё там, у чужого забора, у калитки со сбитым замком…

Санки оставила у крыльца: «Ты полежи тут, Олежек, тебе в холоде-то лучше, а я сейчас, я скоренько…»

Самогон налила в два стакана, один накрыла куском хлеба. Другой, налитый вровень с краями, осторожно поднесла к губам, выпила до дна, отломила ржаную душистую корочку, бросила в рот.

Растопила снег, вымыла в избе полы. По народному-то обычаю ключевой бы надо вымыть, да на ручей идти сил нет, кончились силы. Паспорта Ивана и Мариты Мунтяну Маша сожгла в печке. Уходить надо с другим паспортом, он у неё есть. Теперь она – Галина Владимировна Винник, 1999 год рождения легко исправить на 1990, а фотография похожа: чёрные волосы, подбородок с ямочкой… Повезло.

Паспорт Галя носила с собой всегда: на студенческом билете неудачная фотография и смазанная печать, и льготный билет без паспорта не продавали. Мария вглядывалась в фотографию. Вроде похожа, а вроде нет. Да кто на неё будет смотреть? Смотрят на прописку, а прописка московская, штампа о браке нет, детей нет, спасибо тебе, Галя Винник, за заботу.