Ирина Верехтина - Исчезнувшие

Ей надо выбраться, надо спастись, до берега далеко, но она как-нибудь доползёт, вот только рюкзак… Он тянет вниз, а снять его никак не получается.

Вцепившись в ледяную кромку изрезанными руками, Маша закричала – предсмертным отчаянным криком. Никто её не слышал. Крик забрал остаток сил, тело налилось чугунной тяжестью, руки уже не чувствовали боли, не держались за острые края, она плыла куда-то, и пить ей больше не хотелось.

Длинную поселковую улицу Лосев с Гордеевым прошли в молчании, за последним домом встали на лыжи и не сговариваясь поехали к летним дачам. Из путаного рассказа Васьки-гитлера, который позвонил ему вчера в половине двенадцатого, – вот же чёрт, спать не дал – Гордеев понял, что Ивана Мунтяну убили на дачах, возможно, за срубленные вишни, и он до сих пор там лежит.

– В полицию хоть сообщили?

– Да мы это… Наде плохо стало, как Ивана увидела, так сразу в обморок. Ну и поехали домой.

– В обмороке поехали?

– Ты чё? Я её полчаса в чувства приводил, думал, тоже померла. Я испугался насмерть, сам чуть не умер, тут не до полиции.

Гордеев спросонья пропустил это «тоже», неосторожно сказанное Васькой.

– Ты вот что, Гитлер. Завтра едешь с нами. Покажешь, где. В лагерь заедем, с Маритой поговорим, а потом в полицию.

– Ты чё? С дуба упал? Свидетелей нет, только мы с Надей, на нас всё и свалят. Убийство повесят. На меня. А чё? Чё я им скажу-то? – распалялся Васька. – Что его за вишни поленом по башке огрели? Они скажут, ты и огрел. Не-ее, я на это не подписывался. Не было нас там, понял? Ничего не видели, ничего не знаем… Ты же не знаешь ничего, Гордей! Это же он всех… И Леру, и Виталю, и девчонок… Это же он! И дрова вишнёвые рубил, на вишнёвых, говорил, мясо вкуснее… На нём куртка Виталина была, со значком «Чегет», Надька думала, куртка просто похожая, а как увидела значок, сразу отключилась. Иван на Чегете никогда не был, а Виталя был. Изуверы они. Канибалы. А мы к ним на пирожки как идиоты ездили. Ты в полиции это тоже расскажешь? Как котлетки у Мариты жрал и нахваливал?

– Подожди… Кому Иван говорил про мясо? Ты ж говоришь, он умер?

– Ну, он когда ещё не умер, Наде говорил, – ляпнул Васька, и опять Гордеев его не понял. – Ой, тут ходит кто-то, в коридоре, я не могу говорить.

– Где – ходит? Ты откуда звонишь-то?

– Из туалета. И вообще, у меня температура, а завтра нам с Надькой в загс, так что я не поеду. Ты извини, Гордей. Вы, то есть…

Про туалет Гордеев не поверил, и про температуру. В телефоне раздался ни с чем не сравнимый звук спускаемой воды и утробное ворчание наполняющегося бачка. Васька наскоро попрощался и повесил трубку. Гордеев против воли рассмеялся. Ну даёт парень… Сильно много напился, видать.

Последняя мысль была правильной. Васька не помнил, как добрался до дивана.

Васькин бред о канибалах не казался Гордееву бредом, он и сам подозревал нечто подобное, правда, не в таком кулинарном разрезе. Обалдевший от страшных новостей, Гордеев не заметил, что Васька говорил с ним на «ты», это казалось нормальным, а вот Васькин рассказ нормальным не назовёшь. Завтра поедем с Лосем, с выходом на место в пределах компетенции. Поглядим. Гордеев сунул в собранный с вечера рюкзак электрошокер, улёгся спать, подумал, что теперь не уснёт и промучается всю ночь – гипотезами и предположениями. А больше ничего не успел подумать. Уснул.

«Выход на место в пределах компетенции» результатов не дал. На даче № 37 замок был действительно сломан, у калитки лежала горка вишнёвых дров, но Ивана там не оказалось, ни мёртвого, ни живого. Лось обругал Ваську брехуном и жаждал мести за испорченный выходной. Гордеев порадовался, что не рассказал Диме про куртку и значок, и вздохнул с облегчением: « Да ладно тебе… У парня температура, он сам вчера сказал, вот и наплёл три вагона дров. С первым апреля решил поздравить, условно-досрочно, а я пове…» – Гордеев внезапно замолчал: от калитки уходил санный след, с глубокой бороздой посередине.

– Поверх лыжного идёт, – закончил за Гордеева Дима-Лось.

Гордеев и сам видел: шли на лыжах, совсем недавно, может быть, вчера, и тянули за собой санки с грузом. Длинномерным, судя по борозде. Вот ведь – не работает уже на железке, а лексикон железнодорожным был и остался, из песни слова не выкинешь. Тело на санках везли, ноги свешивались – догадался Гордеев.

То, что след приведёт к избушке Мариты и Ивана Мунтяну, они поняли сразу.

На душе у Лося скребли кошки: их осталось двое, он и Гордей. Надю после этого её обморока Васька в поход не отпустит, если Лось что-то смыслит в любви. По той же причине на Ирочке надо срочно жениться, а жениться Лосю не хотелось. И Ирочку терять не хотелось, а всё к тому шло, если даже Васька на неё запал, а она его старше чуть не вдвое! У страха глаза велики, а именно страх испытывал сейчас Лось – за Ирку, за Надю, за Ирину Анатольевну, маму Виталика, с которой всё очень плохо, Лось вчера звонил, всё плохо.

За себя с Гордеевым Дима не волновался: в кармане Диминой куртки уютно лежал баллончик со слезоточивым газом, а Гордеев похвастался новеньким «ненадёванным» электрошокером. Обновит, если придётся.

Не пришлось.

Мариту они не застали, она была здесь полчаса назад и ушла, в той самой куртке со значком Чегетской лыжной базы, принадлежащей когда-то Виталику, а потом Ивану. Там, где раньше стояла изба, жарко пламенели красные угли. Над бывшим сараем клубился дымок. Гордеев разглядел собачью цепь. Иван сажал на неё Шарю, когда уходил, иначе его любимица побежала бы следом.

– Собаку сожгла, не пожалела.

– И брата, – дрогнувшим голосом добавил Лосев.

На красной шевелящейся жаровне, в которую превратилась изба, лежало чьё-то тело, обугленное до костей. Гордея передёрнуло. Он тронул Лося за рукав:

– Пошли отсюда.

– А ккк… ку-да? – по слогам выговорил Лось. – В ммм… ми-ли-ц-цию? В поли-цию, тт… то есть?

– Пошли отсюда, – повторил Гордеев.

Снег за сгоревшим сараем растаял, и там что-то лежало, зелёное и длинное. Лось объехал кострище, нагнулся и поднял из снега, доставая по одной, четыре зелёных лыжи.

– Соболюшек наших лыжи. Кто же знал, что они сюда поедут… светлая вам память, девчонки, – всхлипнул Лось и отвернулся. Плечи его вздрагивали. Гордеев молча подъехал, раскидал снег, вытащил ещё две пары лыж – Юлиных-Любиных мальчишек. Постоял, вспоминая их имена, но так и не вспомнил.

– Пухом вам земля, ребята. И девочкам вашим. А этих на гадов мы найдём. Даже не сомневайтесь.

Труп хозяина садового участка №37, огревшего Ивана, по словам Васьки-гитлера, поленом по башке, обнаружился в главном корпусе, куда они влезли через разбитое окно.

– Да у них тут холодильник, я смотрю. Замутили бизнес, развернулись брательник с сестрёнкой, – пришёл в себя Лось.