Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

– Смейтесь, если хотите, но, когда вы предстанете перед Господом, вам станет не до смеха! – в ярости выкрикнул преподобный Блессет. Не помню, чтобы он когда-нибудь говорил нормальным голосом. – Но стоит вам послушать эту песню, и волосы у вас на голове встанут дыбом, как встали у меня!

– Да будет вам, преподобный! – подал голос мой отец. – Это же просто песня!

– Просто песня? – Блестящее от пота лицо преподобного Блессета мгновенно повернулось к моему отцу, пылающие гневом серые глаза настолько налились кровью, что могло показаться, будто их нарисовали. – Просто песня, говоришь, Том Маккенсон? Что ты ответишь, если я скажу, что эта «просто песня» подрывает мораль наших детей? Что она вызывает у них греховные сексуальные желания, подталкивает к безумным гонкам по улицам на автомашинах, учит их злу большого города? Что ты скажешь на это, Том Маккенсон?

Отец пожал плечами:

– Если вы сумели разобрать все это, прослушав песню один раз, то у вас уши, как у гончей. Лично я не понял из этой песни ни слова.

– Ага! Вот в этом и заключаются проделки Сатаны! – Преподобный Блессет ткнул отцу в грудь указательным пальцем с соусом барбекю под ногтем. – Грех пробирается в головы наших детей, а они даже не понимают, что слушают!

– В самом деле? – спросил отец.

К тому времени мама подошла к нам и встала рядом, взяв отца за руку. Он никогда особо не уважал преподобного, и мама боялась, что отец может выйти из себя и наговорить лишнего.

Преподобный оставил в покое моего отца и снова обвел глазами толпу. Если на свете и есть что-то, способное привлечь внимание людей, то это крикун, пугающий Сатаной; кажется даже, что в воздухе разносится его запах, как от горелого мяса.

– Добрые христиане, призываю вас прийти в среду вечером, в семь часов, в Свободную баптистскую церковь, вы сможете собственными ушами услышать все то, о чем я говорю!

Взгляд преподобного скользил по лицам людей.

– Если вы любите Господа, наш город и ваших детей, разбивайте любое радио, когда услышите, что из него льются эти помои!

К моему разочарованию, несколько человек с горящими от возбуждения глазами поддержали преподобного одобрительными возгласами:

– Восславим Господа, братья и сестры, восславим Господа!

Преподобный Блессет стал пробираться сквозь толпу, хлопая людей по плечам и спинам, пожимая на ходу руки.

– Он мне всю рубашку соусом испачкал, – проговорил отец, разглядывая пятно.

– Пойдем отсюда. – Мама потянула отца за руку. – Давайте посидим в тени.

Направившись следом за родителями, я оглянулся, наблюдая, как уходит преподобный Блессет. Вокруг него образовалось кольцо – люди, окружавшие Блессета, что-то быстро и невнятно говорили. Их лица казались какими-то опухшими, а у самого Блессета на спине расплывалось темное пятно пота, напоминавшее формой дыню. Я не мог понять, каким образом та самая песня, что я сегодня впервые услышал на парковке около «чертова колеса» и сразу же полюбил, вдруг оказалась греховной. Я мало что знал о зле большого города, но не чувствовал в себе ни малейшего желания нарушать мораль. Песня просто была клевой, и на душе от нее становилось… клево. Я раз двадцать слышал сегодня эту песню, но так и не сумел разобрать, что там поется хором после «я тусуюсь, я тусуюсь», и ни Бен, ни Дэви Рэй, ни Джонни, который все еще ходил с перевязанным бинтами клювом и пока сидел дома, не смогли мне помочь. Меня снедало любопытство: что такое преподобный Блессет сумел услышать в песне, чего не смог уловить я?

Я решил, что обязательно должен это разузнать.

Поздно вечером в парке устроили фейерверк. Красные, белые и синие огненные цветы долго расцветали над Зефиром.

А после полуночи перед домом Леди запылал крест.

Я проснулся из-за того, что почуял запах гари.

Пели птицы, и солнце стояло высоко в небе, но я понимал, что произошло что-то ужасное.

Три года назад в двух кварталах к югу от нас случился пожар. Тогда лето выдалось особенно жарким и сухим, и той августовской ночью дом сгорел быстро, как растопка из смолистых сосновых веток. Там жила семья Беллвуд: мистер и миссис Беллвуд, их десятилетняя дочь Эмми и восьмилетний сын Карл. Во время пожара, начавшегося из-за короткого замыкания, спящий Карл получил сильные ожоги, прежде чем родители сумели добраться до него сквозь огонь. Карл умер через несколько дней, его похоронили на Поултер-Хилле и поставили на могиле обелиск с высеченной на нем надписью: «Нашему любимому сыну». Вскоре Беллвуды уехали из Зефира, оставив своего сына лежать в здешней земле. Я хорошо знал Карла Беллвуда, потому что тот часто приходил ко мне во двор поиграть с Бунтарем: у мамы Карла была аллергия на шерсть животных и она не позволяла заводить собаку.

Карл был худеньким мальчиком со светлыми кудрявыми волосами; я помнил, как он любил банановое мороженое на палочке, которое продавал со своего грузовичка Весельчак. Однажды Карл признался мне, что больше всего на свете ему хотелось бы иметь собаку. После того как Карл умер от ожогов, отец сказал, что у Бога на все есть свой план, вот только в этих планах Господа очень сложно разобраться.

В то утро пятого июля отец отправился на работу, а мама объяснила мне, откуда взялся запах гари. Большую часть утра она разговаривала по телефону. Информационная сеть Зефира, включавшая жительниц города, падких до новостей, как коршуны до дичи, всегда располагала самыми точными сведениями о городской жизни. Когда я ел свой завтрак – яичницу с овсянкой, мама подсела ко мне и спросила:

– Ты знаешь, что такое ку-клукс-клан, Кори?

Я кивнул. Я не раз видел по телевизору членов клана, облаченных в белые балахоны с конусообразными капюшонами. Они ходили с винтовками и дробовиками в руках на фоне горящих крестов. Помню, как их оратор, откинув капюшон, так что открылось его лицо, похожее на кусок жира, говорил, что нужно либо хранить традиционный дух южных штатов «Дикси», либо выметаться из наших мест, что никакой вашингтонский политик не заставит нас целовать цветным ботинки. От злости щеки оратора налились кровью, веки вздулись, а за его спиной фигуры в белых балахонах продолжали свое мрачное шествие вокруг горящего креста.

– Вчера вечером куклуксклановцы зажгли крест во дворе Леди, – сказала мне мама. – Так они ее предупреждают – хотят заставить уехать из города.

– Они хотят прогнать Леди? Но чем она им помешала?

– Ты слышал, что говорил твой отец, – некоторые очень боятся Леди. А еще он сказал, что люди считают, будто она слишком много говорит о происходящем в Брутоне.

– Но она живет в Брутоне, – заметил я.

– Да, но некоторые люди боятся, что если дать ей волю, то она начнет говорить и о том, что происходит в Зефире. Прошлым летом она просила мэра Своупа разрешить цветным жителям Брутона купаться в общественном бассейне Зефира. В этом году она повторила свою просьбу.