Татьяна Ван - Театр тьмы [litres]

И все же я издевалась над собой. Каждый день проходила мимо театра «GRIM» и заглядывала в его сгоревшие окна. Вспоминала, как впервые оказалась в его стенах, как восхитилась невероятной игрой актеров, как впервые увидела Тома в жизни и как сильно была ему благодарна просто за то, что он есть. Но от помещения, где почти полвека обитало искусство, до сих пор веяло гарью и страхом. Они стали его новыми жильцами 6 июня 2019 года. Глядя в черные от сажи окна, я раз за разом задавалась вопросом: правда ли то, что здесь случилось? И как можно найти этому объяснение?

Иногда я видела у театра поклонниц. Девушки проходили мимо мрачного здания и вздыхали. В этот момент мы были с ними заочно близки. Я чувствовала их тоску, а они понимали мою. Или думали, что понимали.

– Вы тоже не знаете, где труппа? – как-то раз спросила меня одна молоденькая девушка, когда я остановилась у театра. Заглядывая в окно, я видела только собственное отражение: потерянное, несчастное, отстраненное.

– Не знаю, – тихо ответила я.

– Надеюсь, с ними все хорошо. Все-таки все пропали после пожара. А что, если они погибли? Погибли в огне… А полиция просто нам ничего не говорит.

– Они не погибли, – я вздохнула и перевела взгляд на девушку. – Актеры просто уехали.

– Откуда вы знаете?

– Том записал аудио после убийства… – я сама не понимала, что говорю.

– Убийства? – ахнула девушка.

– А может, лишь после актерской игры.

Я вздохнула и пошла по делам, чувствуя, как молодая поклонница испепеляет взглядом мою спину.

В это же время первая аудиозапись с голосом Тома все сильнее и сильнее проникала ко мне в кровь. Она становилась со мной одним целым. Харт сказал, что с ним настоящим я так и не успела познакомиться. Что ж, стоит отдать фантазии должное. Травмированный мозг начал без разрешения анализировать слова актера. Дошло до того, что, проснувшись под утро в начале 2020 года, я вдруг осознала, что по-прежнему влюблена в Тома (на деле я любила фантом, созданный образ). На часах было пять утра. Я смотрела опустошенным взглядом в потолок. На улице шумел ветер. Я хотела вспороть себе грудь, вытащить сердце и выбросить его из окна к чертовой матери, лишь бы только ничего не чувствовать к Тому. Я запуталась. Так сильно запуталась в себе, что хотелось орать до срыва голосовых связок.

Том – обычный парень, каких миллион. Но ведь именно он так сильно залез под кожу, что достать его оттуда можно, только если распороть плоть скальпелем. Еще будучи подростком, я думала, что не смогу проникнуться к тому, кто не отвечает хотя бы каким-то стандартам красоты. Неужели человек всегда заблуждается? Неужели ни в чем нельзя быть уверенным до самого конца?

Еще в начале лета, до пожара, я люто ненавидела Харта, считая, что мои чувства к нему сгорели и превратились в пепел. Но я ошибалась и в этом. Внутри, в сердце и в душе, тлели угольки. Они не могли вспыхнуть и стать любовью, но вместе с тем им не дано было безвозвратно потухнуть сию же секунду. Впервые в жизни я не хотела, чтобы наступала весна – время года, когда я познакомилась с Томом Хартом и утопила в нем всю себя. Я боялась, что с запахом весны во мне до конца оживут запретные чувства.

Я на собственном опыте поняла смысл фразы: «Самое сложное – это отпускать человека, который тебе даже не принадлежал».

Из-за страха стать пленником фантома, я стала чаще ходить на свидания с малознакомыми молодыми людьми. Принимала приглашения от клиентов кофейни, случайных попутчиков в метро, покупателей и кассиров в магазине. Я ходила на первые свидания, зная, что вторых не будет. И не из-за моей инициативы все прекратить. Парни пропадали так же внезапно, как и появлялись – они не перезванивали, не писали. Во время первого свидания видели в моих глазах Тома, разворачивались и уходили. Они понимали, что ловить им тут нечего.

Так шло время. Я работала в кофейне, ходила на разовые свидания, много читала. Благодаря Тому открыла для себя нового испанского автора – Карлоса Руиса Сафона. Харт упоминал в разговоре имя этого писателя – кажется, даже цитировал его, – поэтому, как только я увидела романы Сафона на полке в книжном магазине, меня уже было не остановить. Так я прочитала первый роман, купила второй. Вскоре книги Сафона околдовали меня. Я забывала о реальности, открывая очередную историю, вышедшую из-под пера каталонца. За декабрь и январь прочитала весь цикл «Кладбище забытых книг», и кто бы знал, что на последних страницах я найду лекарство от продолжительной меланхолии, которую Джейн до сих пор называла «посттравматическим синдромом».

В книге Сафона был второстепенный герой – журналист. И как-то раз его сын спросил: «Папа, а почему ты захотел стать журналистом?» Я перечитывала ответ мужчины снова и снова, пока он не врезался в душу, сердце, а в конце и в мозг. «Чтобы рассказывать правду. Вот зачем я стал журналистом». Его слова стали моим раскатом грома, моим откровением и моей болью. Распахнув глаза, я вдруг осознала, как глупо вела себя все прошлые несколько месяцев. Полгода я изображала из себя мешок, не желающий возвращаться к прошлой жизни, и вымышленный персонаж вдруг призвал меня встать с дивана и продолжить идти к мечте не по привычке, а по любви. И идти так, как я хотела с самого начала – с дипломом и знаниями магистра. И кто после этого посмеет сказать, что книги не лечат?

– Думаю, в 2021 году я уже смогу поступить на журфак, – сказала я Джейн с нескрываемой радостью в голосе. На улице светило яркое февральское солнце, в моей душе вдруг распустился букет ромашек. Будущее казалось предопределенным. Ничего не могло сбить меня с намеченного пути.

– Прости, – вдруг прошептала Джейн, хотя еще несколько минут назад привычным шутовским тоном рассказывала про комичные рабочие ситуации.

Мы сидели в пабе, вокруг царила атмосфера беззаботности. Барменша лет сорока готовила для клиента пиво, в углу сидели трое мужчин, обсуждая футбол, а недалеко от них девушка резво набирала сообщение на смартфоне. Обычный будничный день в Лондоне. Радость и внутренняя гармония так и сочились из людей, как варенье из горячего пирога.

– За что? – удивленно поинтересовалась я.

– За то, что надоумила тебя стать стажером «Таймс». – Джейн посмотрела с тоской. Меня тут же передернуло.

– Не нужно извиняться, – я улыбнулась, стараясь не замечать пристального взгляда подруги, устремленного на мою шею.

С левой стороны после ожога остался шрам – кожа не смогла зажить до конца; не смогла стать такой же гладкой и ровной, как прежде. И хотя волосы уже отросли и доходили почти до начала лопаток, из-за привычки заправлять прядь за ухо я всем и каждому демонстрировала следы от огня. Шрам, как театральные маски у актеров, почти всегда оставался на виду. Он напоминал о событиях, которые я бы навсегда хотела стереть из памяти. И не для того, чтобы просто забыть о них, а для того, чтобы не бояться просыпаться по утрам. Не бояться ходить по улице, не бояться смотреть людям в глаза. Прошло девять месяцев со дня пожара, но я до сих пор не знала, чтó случилось с Чарльзом Бейлом, поэтому не могла отделаться от ощущения, что сейчас он придет и убьет меня.