Татьяна Ван - Театр тьмы [litres]

– Ты ведь хочешь у меня что-то спросить. Так спрашивай.

– Что с Чарльзом?

Том тяжело вздохнул, сел удобнее – кажется, убрал одну ногу с колена другой – и посмотрел на свои руки, которые уже успел сложить в замок. Потом он как бы случайно повернулся левой стороной, показав чистую шею.

– Он погиб, – сказал актер, на чьей коже больше не было театральных масок. Даже следа от них не осталось. Полное доказательство того, что их «накололи» не в тату-салоне.

– Стоп. – Я замотала головой, не веря услышанному. – От выстрела? То есть ты хочешь сказать, что демон умер из-за того, что в него выстрелили из обычного пистолета?!

– Это был револьвер, заряженный серебряными пулями. Именно пули убили Чарльза. Теперь тебе ничего не угрожает, – серьезно сказал Том. – Никто из нас не знал о существовании оружия в театре. Барон держал его в своем шкафчике под замком, а когда появилась ты, стал носить с собой во внутреннем кармане пиджака. Представляешь, он купил пушку в 1997 году, когда ему было около двадцати трех лет, чтобы уничтожить Чарльза во время покушения на очередную журналистку.

Я кивнула, вспоминая дневник Эндрю Фаррела. Наверное, он хотел отомстить за друга детства. Наверное, он был меньше, чем все остальные, загипнотизирован Чарльзом.

– Но в 2008 году ведь была жертва, – напомнила я. – Почему Барон не расправился с демоном раньше?

Том кивнул, соглашаясь с моей недоверчивостью:

– Барон рассказал, что не успел. Журналистка уже была мертва, когда он пришел. В этот раз тоже все пошло не по плану. Буквально за пять минут до выхода на сцену он сказал нам, чтобы мы начинали без него, но потом… потом он забрал слова назад. И вышел к зрителю, забыв, что хотел убить Чарльза. А позже, вместо того чтобы бежать к нам в кабинет, он помогал Ирландцу и Деймону выводить людей из горящего театра. Все дело в Чарльзе. Он путал нас – через тату туманил разум, чтобы мы не мешали ему. Мы превратились в настоящих марионеток. Собирались выйти на сцену, отыграть премьерный спектакль и разойтись по домам. Только два человека оставались в согласии с собой – Близнецы. Они оба все помнили.

– Так, подожди, давай по порядку… ты ведь забежал первым в кабинет Бейла. Но говоришь, что забыл обо мне?

– Все дело в Отисе, скажи спасибо ему, – Том улыбнулся. Никогда прежде он не отзывался о младшем близнеце с такой теплотой. – Он позвал меня по имени, понимаешь? Том Харт. Не Бармен. И внутри что-то изменилось. Я опомнился и побежал к кабинету.

– Отис не такой, как все? – спросила я, хотя уже знала ответ.

– Не такой, – подтвердил Том. – Ты ведь видела его тату?

Я молча кивнула.

– Деймон во время обряда умолял Чарльза дать ему больше сил; говорил, что хочет быть для демона опорой; что будет на его стороне даже тогда, когда все отвернутся. Не знаю, с чего он взял, что мы, остальные актеры, предадим руководителя, но предложение Деймона подкупило Чарльза. Он дал старшему близнецу больше сил, обделив ими Отиса. Деймон пытался таким образом спасти своего брала от Зла. Поэтому они оба помнили о тебе. Один – радуясь смерти. Второй – пытаясь спасти от нее. Они оба не такие, как все.

Я молчала, глядя на Тома. И никак не могла отделаться от мысли, что передо мной сидит не тот парень, в которого я без памяти влюбилась. Не персонаж и не фантом, а реальный человек. Я верила ему. Верила каждому слову и каждой эмоции на лице. Он был не тем, в которого я влюбилась, а лучше. Теплее, добрее. Он раскаивался в своих слабостях, признавал вину, а на деле обнимал меня. Отсутствие дьявольских масок только подтверждало мое шестое чувство. Том стал собой. И такого Тома я тоже любила. Или могла полюбить.

– Но я дурак, понимаешь? – с горечью в голосе продолжал исповедоваться актер. – Я до сих пор не свыкся с мыслью, что Чарльза Бейла больше нет. Не отвечаю за других актеров, но я хочу быть честным перед тобой до конца. Поэтому расскажу. Я любил Чарльза как отца. Я любил его даже больше, чем того, биологического… того военного. Мистер Харт запрещал заниматься театром и называл это дело непристойным. И только Чарльз поверил в меня, когда я, шестнадцатилетний оборванец, получал рыбьими шкурками по лицу в пабе на окраине Лондона.

Чарльз привел меня в театр . Сказал, что я талантливый и способный; уверял, что я смогу стать чуть ли не Чеховым. Разве мог я не любить этого мужчину? Поэтому он стал мне отцом. Я не видел его грехов, точнее – не хотел их замечать, зная, что Чарльз был хорошим человеком. Я изучил его биографию и знаю, о чем сейчас говорю. Он был гением, понимаешь? Гением, которому просто не повезло. И, наверное, я совершил большую ошибку, как все актеры, когда-либо служившие «GRIM». Мы видели другого Чарльза – того, кем он был при жизни, забывая, кто он есть сейчас, перед нами.

Поначалу мы даже не знали, кто он такой. И не потому, что Чарльз не рассказывал, а потому, что сами не хотели этого знать, понимая – он необычный человек. Сначала у новичков театра появлялись такие мысли из-за невероятного таланта Чарльза. Он видел театр в другом, не в классическом британском стиле. Он учил нас по системе Михаила Чехова. Тогда мы еще даже не знали, не могли вообразить, что он встречался с великим русским актером лично в послевоенное время.

Том говорил со страстью, свойственной человеку в самые сокровенные моменты жизни: он то шептал, то выкрикивал слова, то склонялся к столу, то слишком вытягивался. Его одолевали самые разнообразные чувства – от гнева, непринятия действительности, осознания собственных ошибок, до любви. Любви к театру и к существу , которое привело его в этот самый театр.

В последнее время, еще до внезапного появления Тома после долгого затишья, я часто задавалась вопросом: «А правда ли актеры «GRIM» так талантливы? Может, это всего лишь заклятие?» Но, сидя напротив актера, я нашла ответ и на этот вопрос. Нет, это не заклятие. Они действительно были талантливыми людьми, которым тоже, наверное, не совсем повезло .

– Так вот, я говорил о Бароне, – вспомнил Том. – Точно не уверен, но, кажется, он собирался отомстить за своего друга. До сих пор не понимаю, как этот друг относился к театру и что вообще произошло между ним и Чарльзом. Барон никогда с нами не откровенничал на эту тему после убийства руководителя. Он до сих пор молчит.

– Ты помнишь, как звали друга Барона? – спросила я, хотя уже прекрасно знала, какое имя сорвется с губ Тома Харта.

Я спрашивала не ради себя. Ради Тома. Он явно не знал историю Эндрю. И я должна была рассказать ему. Только так он мог познакомиться с очередной плохой частью Чарльза. Только узнав, какой художественный руководитель был на самом деле, Том мог отпустить как его, так и память о нем.