Артуро Перес-Реверте - Клуб Дюма, или Тень Ришелье [litres]

— Сильный удар!

— Никто не знает, на что способен автор, когда задевают его самолюбие, пренебрегают его творением. Итак, Энрике выставил меня за дверь. Потом я узнал от Лианы, что он позвонил этому книготорговцу, Ла Понте, и предложил рукопись. По его разумению, он вел себя хитро и предусмотрительно, как Эдмон Дантес. Он ведь вознамерился раздуть скандал так, чтобы самому остаться в стороне. И тут в историю вмешались вы. Вообразите мое изумление, когда я увидел вас на пороге с главой романа под мышкой.

— Но вы чувств своих не выдали.

— Разумеется! Ведь после смерти Энрике мы с Лианой посчитали рукопись безвозвратно утраченной.

Я наблюдал, как Корсо роется в кармане плаща, достает оттуда мятую сигарету… Он сунул ее в рот и, забыв зажечь, сделал несколько шагов по террасе.

— Ваша история нелепа и абсурдна, — заключил он. — Эдмон Дантес никогда не покончил бы с собой, не отомстив обидчикам.

Я кивнул, согласившись с ним, хотя в тот миг он повернулся ко мне спиной и кивка моего видеть не мог.

— Дело на этом не кончилось, — сказал я. — На следующий день после нашего объяснения Энрике явился, чтобы сделать последнюю попытку меня уговорить… Чаша моего терпения переполнилась — как вы понимаете, шантажа я простить не мог. И вот, выйдя из себя, я достал козырную карту: сказал, что его роман не только очень дурно написан, нет, суть в другом: читая его, я находил там подозрительно знакомые вещи… Тут я сходил в свой кабинет и отыскал старый-престарый том «Народного иллюстрированного романа». Редкое и мало кому известное издание конца прошлого века. Я открыл книгу на первой странице — сочинение было подписано неким Амори из Вероны — именно так! — и озаглавлено «Анжелина де Гравайяк, или Незапятнанная честь». Я прочитал вслух первый абзац — Энрике побледнел, словно из могилы поднялся призрак этой самой Анжелины. В сущности, нечто подобное и произошло. Понадеявшись, что никто не помнит этой книги, он переписал роман почти дословно — за исключением одной главы, которую целиком украл у Фернандеса-и-Гонсалеса. Эта глава, кстати, была лучшей в тексте Энрике… Я тогда пожалел, что не имел под рукой фотоаппарата и не запечатлел своего гостя: он поднес руку к челу и воскликнул: «Проклятие! Все кончено!» Больше я не услышал от него ни слова, только какие-то астматические хрипы — он буквально задыхался. Потом резко развернулся и кинулся домой. И там повесился.

Корсо глядел на меня во все глаза. Во рту у него по-прежнему торчала сигарета, которую он таки не зажег.

— После чего все окончательно запуталось, — продолжал я, не сомневаясь, что теперь-то он начинает мне верить. — Рукопись попала к вам, и ваш приятель Ла Понте никак не желал с ней расстаться. Сам я не мог уподобиться Арсену Люпену — мне дорога моя репутация. Поэтому рукописью заняться я поручил Лиане; к тому же приближалась дата ежегодного собрания и требовалось утвердить кандидатуру нового члена Клуба — вместо Энрике. Но Лиана совершила ряд ошибок. Сначала она отправилась к вам. — Тут я досадливо закашлялся, не желая входить в детали. — Потом решила переманить на свою сторону Ла Понте и заставить его забрать у вас «Анжуйское вино». Она не подозревала, каким упрямым вы порой бываете… Но подвело ее другое: она всю жизнь мечтала поучаствовать в каком-нибудь опасном приключении, как ее любимая героиня, — много препятствий, любовных интриг и преследований. А новый поворот дела открыл перед ней в этом смысле богатейшие возможности. И она самозабвенно пустилась по вашему следу. «Я принесу тебе рукопись переплетенной в кожу Корсо», — пообещала она… Я, правда, просил ее не перегибать палку, но главную ошибку, признаюсь, совершил сам — подстегнул ее фантазию, выпустил на волю дух миледи, который таился в груди у Лианы с той самой поры, как она впервые прочла «Трех мушкетеров».

— Могла бы почитать и что-нибудь еще. Например, «Унесенных ветром». Вообразила бы себя Скарлетт О’Хара и гонялась бы за Кларком Гейблом, а не за мной.

— Спорить не стану, она немного перестаралась — приняла все слишком всерьез.

Корсо почесал затылок. И нетрудно было угадать, о чем он подумал: на самом деле, если кто и отнесся ко всему слишком всерьез, так это тот, другой — субъект со шрамом.

— А кто такой Рошфор?

— Его зовут Ласло Николаевич. Актер, вечно игравший роли второго плана… В том числе Рошфора в сериале, который Андреас Фрей пару лет назад снял для британского телевидения. Тут надо добавить, что он сыграл роли почти всех негодяев-бретеров: Гонзаго в «Лагардере», Левассёра в «Капитане Бладе», Латура д’Азира в «Скарамуше», Руперта де Хентцау в «Пленнике замка Зенда»… К тому же он обожает приключенческие романы и мечтает вступить в Клуб Дюма. Лиана очень полагалась на него. Это она настояла, чтобы мы подключили его к нашему делу.

— Что ж, ваш Ласло вложил в роль всю свою душу…

— Боюсь, что да. Подозреваю также, что он хотел заработать очки доля вступления в Клуб… А иногда играл еще и роль героя-любовника. — Я выдавил светскую улыбку, надеясь, что она получится убедительной. — Лиана молода, красива и чувственна. Можно сказать, что я занимаюсь интеллектуальной стороной ее личности, мирными всплесками ее романтических чувств, а Ласло Николаевич, как легко догадаться, — более прозаическими гранями ее темпераментной натуры.

— Что еще?

— Да почти ничего. Николаевич-Рошфор пообещал, что при первом удобном случае отберет у вас рукопись. Потому и последовал за вами из Мадрида в Толедо и Синтру, а Лиана поехала в Париж, прихватив с собой Ла Понте — на всякий случай, вдруг у Рошфора ничего не получится и вы заупрямитесь. Остальное вам известно: рукопись мы не получили, миледи и Рошфор выбыли из игры, а вы явились сюда. — Я задумался. — Знаете что? Мне в голову пришла мысль: а не предложить ли вам стать членом Клуба вместо Ласло Николаевича?

Он даже не спросил, в шутку я говорю или всерьез. Снял свои разбитые очки и стал машинально протирать стекла — с таким видом, словно находился за тысячу километров отсюда.

— И это все? — услышал я наконец.

— Разумеется. — Я кивнул в сторону зала: — И вот вам доказательство.

Он снова нацепил очки и глубоко вздохнул. А мне очень не понравилось выражение его лица.

— A «Деломеланикон»?.. И какое отношение имеет Ришелье к «Девяти вратам в Царство теней»?.. — Он подошел почти вплотную и принялся тыкать мне в грудь пальцем, отчего я даже попятился. — Вы что, за идиота меня принимаете? Скажите еще, что понятия не имеете, что общего между Дюма и этой вот книгой, что ничего не знаете о пакте с дьяволом и прочих вещах — убийстве Виктора Фаргаша в Синтре, пожаре в квартире баронессы Унгерн в Париже. А кто донес на меня в полицию? Вы сами? И что вы скажете о книге, спрятанной в трех разных экземплярах? О девяти гравюрах, выполненных Люцифером и перепечатанных Аристидом Торкьей после возвращения из Праги «с привилегией и с позволения вышестоящих»… Обо всем этом чертовом клубке?