Александр Матюхин - Восхищение [сборник litres]

Юлька берет меня за руку, бормочет:

– Пап, я зажигалку возьму, ладно?

Сдалась ей эта зажигалка…

Очень хочется выйти. В вагоне душно. Мысли делаются рассеянными. Перебираю в уме тысячи причин, по которым мог бы отказаться от поездки. Хотя на самом деле ни одна бы из них не сработала. Сегодня у меня выходной. Я сижу дома с дочкой. Так почему бы не смотаться за город к бабке, которая (единственная, блин, на всем свете) отлично вправляет шейные позвонки. Ася позвонила с утра, попросила отвезти, раз подвернулся удачный день. Разве я мог отказаться?

Электричка, дернувшись, останавливается.

Прищурившись от яркого солнца, разглядываю название станции на табличке у платформы. Размышляю над тем, что если выйти сейчас, то можно добраться до бабкиного поселка на маршрутке минут за пятнадцать.

Со скрипом раскрываются двери. Я почему-то жду, что в вагон зайдет человек, который тут раньше спал, и начнет искать сигареты и зажигалку. Может быть, у него даже будет объяснение произошедшему. Вполне себе рациональное. Взрослое. Но никто не заходит.

Юлька тянет меня за руку. Мы возвращаемся к своим местам. Юлька запихивает в рюкзачок зажигалку и звонко хрустит застегиваемой молнией.

– И ее тоже похоронишь? – спрашиваю.

– Обязательно. Я не хочу, чтобы ко мне кто-нибудь приходил во сне. А если этого дядю сожрала чернота…

Голосок ее тонет в протяжном скрежете. Электричка резко дергается – я едва успеваю подхватить дочку, – проезжает пару метров и застывает. Двери у нее не закрываются.

Ну, что еще?

– Кажись, опять поломатые вагоны пустили, – громко говорит одна из бабок. – С прошлой осени так! Двери где-то заклинило. Ну, теперь стоять часа два будем.

– Отлично! – Настроение портится стремительно. Набираю Асю, чтобы высказать ей все, что думаю о поездке, выходном и о бабке с ее шейными позвонками.

Ася не берет трубку. Ее работа не шибко-то позволяет разговаривать по телефону, когда вздумается. Ничего. Перезвонит. Набираю пару сообщений в мессенджере, отправляю и после этого успокаиваюсь.

Юлька смотрит на меня, приоткрыв рот, выжидает. Рюкзачок закинула за спину. Натянула кепку, козырьком почти на глаза.

– Идем?

– Куда это ты собралась?

– Я не хочу сидеть здесь два часа. Это же УЖАС какой-то! Давай лучше погуляем, пап, а? Давай погуляем?

Меня дважды уговаривать не надо. Подхватываю сумку, беру Юлькину ладошку в свою ладонь. Выходим из вагона. По платформе беспорядочно рассыпались люди из электрички. Из обрывков фраз понимаю, что действительно стоять придется долго. Кто-то уже спускается с платформы, к тропинке. Где-то неподалеку, судя по доносящимся звукам машин, есть трасса.

Юлька подпрыгивает на одной ноге, потом на другой. Начинает напевать песенку. Ей нравится гулять.

Спустившись с платформы, мы углубляемся в лес. Вдоль тропинки стоят урны и фонарные столбы. Деревья шелестят на ветру. Проверяю телефон. Ася еще не ответила.

– Папа! Папочка! – вопит Юлька радостно. – Смотри скорее! Белка! Это же БЕЛКА! Какая красивая!

Она бежит с тропинки вглубь леса.

– Стой, дурашка! – Иду следом. – Сдалась тебе эта белка.

Юлькин рюкзачок мелькает в траве. Она кричит:

– Пап, ну как ты не понимаешь! Это же настоящая белка! Такая КЛАССНАЯ! Надо ее сфотографировать!

Это из разряда «перевозбуждений». Юлька забывает обо всем, несется куда-то сломя голову и не может остановиться. Надо бы поймать ее, отвлечь и вернуть на тропинку. Последние полгода она раз десять куда-то убегала. Смотришь – стоит на детской площадке, а стоит отвести взгляд – и уже убежала в подворотню, словно увидала там старого друга или позвал кто…

– Иди ко мне! – кричит Юлька откуда-то. – Ну же, белочка! Я же тебя даже не вижу уже!

Ныряю под разлапистую еловую ветку, прохожу мимо ряда берез. Стараюсь не отрывать взгляда от Юлькиного рюкзачка. Кажется, стало темнее… и холоднее, что ли.

– Юль, давай остановимся, а?

Она будто не слышит. Тараторит:

– Белка! БЕЛОЧКА! Ты где? Иди ко мне! Я тебе орешков дам. У меня есть такие, грецкие, в сахаре!

Под ногами звонко хрустит, и сквозь подошву ботинка болезненно впивается что-то острое.

– Чтоб тебя! – едва не падаю. Опираюсь рукой о ствол дерева. Поднимаю ногу, нащупываю застрявшую в ботинке то ли иглу, то ли большую занозу. Вытаскиваю. Точно. Игла от шприца. Даже здесь, у черта на куличках. Загадили страну, наркоманьё. Теперь хрен знает что там на кончике иглы творилось… Проверяю телефон. Ловлю себя на мысли, что проверка сообщений помогает справиться с вновь нахлынувшим гневом. Ася все равно ничего еще не прочитала.

Понимаю, что вокруг тишина.

То есть настоящая тишина.

Я не слышу гула машин. Не слышу звуков ветра в листве. И – самое главное – я не слышу голос Юльки.

Холодок пробегает по затылку.

– Юль? – Оглядываюсь, но вижу лишь деревья, кустарники, сверкнувшую на солнце паутину. – Юль, ты где? Серьезно! Отзовись!

Застываю не дыша, прислушиваюсь. В уши будто наложили ваты. Делаю несколько шагов в том направлении, где в последний раз видел Юльку. Пытаюсь рассмотреть следы в густой траве. Хоть что-нибудь.

И тут начинает казаться, что я услышал ее голосок.

Или не ее?

Кто-то что-то говорит. За деревьями. Скрытый в листве и колючих ветках кустарника.

Торопливо иду – нет – бегу навстречу голосу! Раздвигаю руками ветки и выскакиваю на поляну.

Странная это поляна. Газон словно специально уложили. Он ровный и ярко – ядовито – зеленый. Как на футбольном поле. В три ряда высятся холмики, укрытые давно увядшими цветами. Могилы? Двенадцать крохотных могил!

Замечаю Юльку. Она стоит у свежей ямки метрах в десяти от меня. Рядом с ней еще две девочки, возрастом примерно такие же. Одеты во все черное. Третья девочка чуть поодаль, задумчиво ковыряет носком туфли комья вырытой земли. В руках у нее букет цветов.

– Что происходит?

Они будто не замечают меня. Смотрят в глубь вырытой ямы.

Делаю шаг в их сторону, и в этот момент какая-то невидимая сила крепко берет меня за плечи и дергает назад. Воздух с шумом вырывается из горла, легкие болезненно сжимаются, в глазах темнеет. Падаю, ломая ветки кустарника, роняю сумку. Что-то остро впивается под ребра. На глазах непроизвольно проступают слезы.

– Что, блин… – С хрипом, тяжело, вдыхаю. Поднимаюсь на колени, упершись руками в сырую холодную землю. От летнего жара не осталось и следа.

Юлька поворачивается ко мне, прижимает вытянутый указательный палец к губам.

– Вообще-то взрослым сюда нельзя, – говорит она негромко. – Это же только для детей, пап! Тут только дети! Я же говорила. Тебя пока никто не приглашал! Ты слишком тяжелый. ЖИЗНЬ слишком тяжелая!

– Какие, к черту?..