Павел Иевлев - Локальная метрика

Хлопнули первые мины, завизжали поражающие элементы, что-то там, вероятно, поражая. Я всё ещё не мог разобрать, что это там на нас так бодро наступает, пока мантисы не выкатились на площадь. Над головой хлопнуло, и всё залило мертвенно-белым ярким светом: Борух пустил осветительную ракету. Повисшее на парашюте маленькое магниевое солнышко расчертило площадь резкими тенями, превратив пространство в чёрно-белый ад. И черти тут были ещё те…

Угловатые силуэты — словно в глянцевых пластинчатых латах. Массивные фигуры, мощные, квадратных очертаний, с длинными руками… Или не руками? Ничего не разобрать в этом свете. Тем более, что первые дошли до очередной порции Боруховых «сюрпризов», и хлопки противопехотных мин слились в глуховатый непрерывный салют, а площадь стало заволакивать белёсым пороховым дымом.

«Дум-дум-дум-дум» — пулемёт майора. Чёрт, я завис, мне ж тоже пора.

«Дум-дум-дум-дум» — уже мой. Отсёк очередь, сумел. Попал — не попал… Не вижу. Промахнуться по такой толпе сложно. «Не лупить — отсекать. Не лупить — отсекать» — вот и всё, что осталось в голове. «Дум-дум-дум-дум». Я у мамы пулемётчик.

Мантисы пёрли вперёд так, как будто мы холостыми палим. Где-то в уме я понимал, что на самом деле это не так, пуля на четырнадцать с половиной бэтээр пробивает. Наверное, от моего пулемёта там клочья летят… Но легче от этого не становилось. Их просто слишком много.

Это было страшно. Как в кошмарном сне. Мне такие снились одно время — как будто я стреляю, стреляю в наступающих, а пули вяло выкатываются из ствола и падают на землю… А потом лента кончилась.

Я сдёрнул пустую коробку, отбросил, выдернул из ящика и подал полную… Защёлкнулась? Вроде бы да… ленту в приёмник, в приёмник… да что тебе надо, скотина! Чего ты не лезешь! Чёрт, в гильзоотводе осталась пара гильз… Злобно шипя, неловко пропихивал их ножом под заслонку, обжигаясь, царапаясь и заставляя себя не смотреть, не смотреть, не смотреть за стену! Казалось, что я ковыряюсь чуть ни полчаса, и вот сейчас они уже лезут, протягивая ко мне свои… Что там у них есть.

Ручку вверх — плавно отпускаем… Всё, патрон захвачен, можно стрелять.

Кинул взгляд вбок — рядом Ольга, стоя открыто и красиво, в стрелковой стойке, как в тире всаживала куда-то короткими очередями. На площади в ответ что-то гулко бумкало, взрываясь. Наверное, в правильном, задуманном майором порядке срабатывания минной ловушки. Лицо её, подсвеченное жестким светом почти упавшей уже осветительной ракеты, было строгим и красивым, но отчего-то казалось старым. Наверное, из-за резких теней.

Майор сосредоточенно садил из пулемета, и то, что ствол его уже опущен вниз, меня здорово взбодрило. Да, мантисы оказались почти под самой стеной.

— Ракету! — заорал он.

Эту запустила Ольга, и над нами снова повисло собственное солнышко. В его лучах я впервые увидел вблизи мантиса. То, что издали походило на доспехи, оказалось лаково отливающим глянцевым хитином, покрывающим не похожее ни на что существо. Длинные передние лапы напоминали конечности богомола с их острыми зубчатыми предплечьями, но оканчивались похожей на промышленный манипулятор хватательной кистью. Грудь выдавалась вперёд острым углом панциря, ниже шли кольцевые сочленения таза, похожие на шаровые шарниры глубоководного скафандра, и короткие, но очевидно мощные нижние конечности, сгибающиеся назад, как у кузнечика. Но хуже всего была маленькая, треугольная голова, похожая на вырезанную из чёрного дерева злобную маску с вытянутыми вперёд роговыми челюстями и блестящими блюдцами чернильной темноты глаз.

Тварь вполне бодро лезла на стену, ничуть не смущаясь её высотой и гладкостью. Некоторое затруднение вызвала только вынесенная вперед на швеллерах колючая проволока, в которой она слегка запуталась, и теперь сосредоточенно и успешно обрывала. Внутри меня разом стало пусто, холодно и странно, ноги стали подгибаться, а руки ослабели. Даже звуки как будто доносились сквозь вату. Адреналину разом стало столько, что как бы штаны им не намочить. Я повернул ствол пулемета, нацелив его почти в упор на узкую пучеглазую башку, и нажал на спуск. Башка исчезла, как будто её дульным пламенем снесло. Без головы мантис ещё немного подёргал колючку, но вскоре осыпался со стены. Устал, наверное.

— Вниз, Артём, вниз, ложись! — до меня только сейчас дошло, что мне некоторое время орёт майор.

Я посмотрел в его сторону, увидел вставшую на колено за низким ограждением стены Ольгу, тщательно выцеливающую что-то на площади, увидел его злые жесты рукой, и жёстко затупил. Нет, я бы отпустил пулемет и лёг, но руки отказывались разжиматься.

Время, казалось, растянулось, и в одну секунду вместилась куча событий.

Вот Борух, упав, накрывает голову руками…

Вот Ольга, застыв на долю секунды, выбирает слабину спускового крючка…

Вот из ствола «Вала» вылетает пламя, а из отдёрнувшегося назад затвора — кувыркающаяся гильза…

Вот Ольга, не выпуская из рук автомат, падает набок под защиту кирпичного ограждения стены…

Вот вздрогнула земля…

…В стену как будто ударил с разбегу великан — она покачнулась. Я не слетел во двор чудом, рухнув на самый край стены. Взрыв почувствовал всем телом, как будто ударили огромной, тяжёлой и мягкой кувалдой. В долю секунды окна внутреннего здания превратились в неровные пустые проёмы — стеклопакеты внесло внутрь вместе с рамами. Отделку как будто облизало невидимым шершавым языком, сглаживая углы и вышибая в воздух кирпичную крошку. Последнее, что я успел увидеть — заворачивающиеся вверх швеллера и улетающую с них в зенит новогодним серпантином спираль Бруно — потом взрывная волна сдула к чертям осветительную ракету, и наступила темнота.

К ночи деятельность в бывшем вокзале стала постепенно затухать. Мехводы заглушили, наконец, рычащие танки и теперь ужинали, сидя вдоль стола в импровизированной казарме. От них шёл крепкий запах соляры, пота и табака, но лёгкий ветерок развеял висящий над путями чад выхлопа, и дышать стало легче. Олег поинтересовался у танкового майора, как они собираются потом заводиться без электричества.

— Пневмопускачи, — пояснил тот, — заведём танки, ими дёрнем маталыги, маталыгами — грузовики… Так и поедем. Всё продумано, не волнуйтесь.

Олег не волновался. По крайней мере, на этот счёт.

Днём часовые докладывали о доносившихся из города выстрелах, но сейчас было тихо. Контрактники, натаскавшись ящиков и обустроив периметр, уже дрыхли, оглашая помещение заливистым храпом и благоухая сохнущими на берцах носками. Профессор периодически выглядывал со своей верхотуры и зачем-то внимательно рассматривал вращающееся в центре зала колесо — к его ноющему однотонному гулу Олег уже притерпелся и перестал замечать, хотя с утра казалось, что от него вибрируют даже зубы. Один раз учёный снизошёл поужинать, но вид при этом имел столь отрешённый, что беспокоить его вопросами священник постеснялся. Полковник Карасов сидел в одиночестве за маленьким столиком в углу и при свете газовой лампы изучал какие-то бумаги. Офицеры сгрудились на перроне перед входом и молча курили, пристально глядя на странное здешнее небо — чуть сероватое и без звезд. Олег буквально физически чувствовал их тревогу. Сам он на их фоне ощущал себя почти аборигеном — портал его пугал, пожалуй, больше. Одно то, что через него туда-сюда шастал непонятный серый человек, внушало желание как-то удалить это сооружение из картины мира. Серого тут называли просто «Куратор», и он вызывал у Олега не то чтобы страх, а оторопь, хотя сформулировать, чем же он так неприятен, священник бы, пожалуй, затруднился. Просто исходящие от него эманации делали невозможным нахождение с ним в одном пространстве. Когда портал выключили и Куратор остался с той стороны, все, кажется, испытали большое облегчение.