Павел Иевлев - Локальная метрика

— Пока ты своё «миру мир» на плакате рисовал, мы с барышней, как примерные пионэры, играли в набор «юный химик». С селитрой и соляркой. Отличный вышел фугас на пару сотен кэгэ эквивалента. Взрывчатка, камни, плитка тротуарная, обрезки арматуры, прочий мусор… Ну и сама тумба за корпус. Уж больно она стояла удачно — угол взрывную волну фокусировал. Мечта сапёра. Грех было не воспользоваться.

Я медленно поднял руку и осторожно ощупал голову. Она была на месте. Пока это всё, что я мог сказать с уверенностью.

— Ну, в общем, контузило тебя слегонца, ничего страшного. Зато видел бы ты, как этих матиссов об стену размазало! Представляешь — вся площадь в соплях…

Я изо всех сил постарался себе этого не представлять, но всё равно замутило.

— Мантисов…

— Что? — Борух наклонился ниже.

— Мантисов. Матисс — это художник. Мантис — латинское название богомола. До меня только сейчас дошло…

— Ну, там по стенам такое художество развесило — куда тому Матиссу…

— Слушай… — я потихоньку приходил в себя, — а сейчас вообще что? Ночь? День?

— Я бы сказал, утро…

— А чего вы тут сидите при лампе?

— Видишь ли… Тут окон нет. Ну, то есть их теперь, если честно, во всем здании нет, но тут их и не было.

— Ты чего-то темнишь…

— Ну, мы это… как бы сказать… временно утратили контроль за территорией — смущённо признался Борух. — Там такая фигня творится, что лучше пока тут посидеть…

Я, кряхтя как старый дед, с трудом уселся на куцем диванчике. Подташнивало, и голова кружилась, но, если вдуматься, было не так плохо. Вот бы ещё…

— Выпить есть?

— А то! — обрадовался Борух. — Стратегический запас напитков мы эвакуировали при отступлении.

— Ему же вредно, у него контузия! — запротестовала Ольга.

После того, как зрение сфокусировалось, я её исподтишка разглядывал: разводы пороховой копоти на лице, небрежно висящий на плече стволом вниз «Вал», лихо торчащие из-под синего берета короткие рыжие пряди и вызывающе обтянутые тонким десантным тельником особенности фигуры под расстёгнутой курткой. Хоть сейчас на обложку моей пиздецомы. Ради такого зрелища, пожалуй, стоило приходить в себя.

— Алкоголь не только вреден, но и полезен! — веско возразил майор.

Действие коньяка на организм оказалось волшебным — резко, со щелчком, распустилось что-то до сей поры намертво скрученное в голове, мир обрёл краски, резкость и контраст. Даже головная боль исчезла, сменившись лёгким и даже почти приятным звоном в ушах. Попробовал встать — пошатнулся, но устоял, подхваченный Ольгой под локоть. От неё слегка пахло потом, сильно — порохом и почему-то степной терпкой полынью и горьким миндалём.

Осталась одна, но очень важная проблема.

— Борь, — сказал я, смущенно покосившись на Ольгу, — а где тут, к примеру, сортир?

— Не так всё просто… — отвёл глаза майор.

— Что у нас плохого? — до меня стало доходить, что если наша парочка бравых героев сидит, запершись в этом чулане, то, наверное, на то есть веские причины.

— Сам глянь. А то не поверишь ещё… Да каску надень, придурок! И так контуженный уже…

Я напялил каску-сферу, размышляя, какого чёрта не сделал этого ещё вчера. Глядишь, голова целее была бы… Теперь вообще снимать её не буду!

Опустил противопульное стекло и потихоньку, по сантиметру открывая дверь, выглянул наружу. Оказалось, что мы сидим во внутренней комнате второго этажа. Помещение для прислуги, надо полагать. Туалет — тоже для прислуги, не хозяйский, — тут дальше по коридору, идущему вдоль наружной стены. Окна выходят на главный фасад, и стеклопакеты взрывной волной вбило внутрь, выдрав из стен вместе с рамами. Пол усыпан битым стеклом, перегорожен перекрученными каркасами створок, а за пустыми проёмами сияет солнечное яркое утро. На небе легкомысленные пушистые облачка, а на массивных подоконниках «под гранит» — вороны. Чёрные, крупные, как бройлерная курица, и чертовски многочисленные.

Под окнами было уже порядком насрано. Периодически то одна, то другая птица срывалась с карниза и пикировала во двор, а на её место тут же садилась, громко хлопая крыльями, другая и сразу начинала пристраиваться поудобнее, чистить клюв и гадить. Дверь скрипнула, и в мою сторону сразу повернулись десятки клювов и чёрных внимательных глаз. Я дёрнулся, дверь приоткрылась и сразу три крупных твари стартовали на меня, как пернатые ракеты. Самая резвая успела дотянуться клювом, звонко цокнув по шлему — за что и поплатилась, попав между косяком и дверью, когда я её захлопнул, отскочив назад, как испуганный кузнечик.

Внутри оказались голова и часть крыла. Полуотрубленные полотном двери, они испачкали косяк кровью и перьями. Я приоткрыл дверь на пару сантиментов и брезгливо, кончиками пальцев выпихнул труп. Снаружи об дверь что-то стукнулось, но ворона — не дятел, дырку не проклюет.

— Еще немного, и в сортир мне было бы уже незачем… — признался я, нервно вздрагивая. — И давно вы в осаде?

— С ночи, представь себе, — ответил Борух. — После того, как рванула закладка, уцелевшие твари вдруг развернулись — и дружно почесали куда-то в сторону вокзала. Глядим — ты валяешься такой красивый, из носа юшка и глазки закатил — отволокли тебя в помещение. Потом пошли разбираться, что мы тут себе имеем — а там такая красота, что ты себе не представляешь…

— Не надо…

— Как будто десять тонн давленых тараканов вывалили… Чистый Матисс!

— За отсутствием туалета наблюю прямо тут! — предупредил я. — Я контуженный, мне не стыдно.

— Подумаешь, какие мы нежные! Кстати, пахнут они приятно. Миндалем и полынью. Парадокс — вокруг слизь и говно, а запах, как в кондитерской…

— То есть, мы, типа, победили?

— Типа да.

— Так почему мы тогда не празднуем, а в чулане сидим, как мышь под метлой?

Борух почесал лысину, поковырял в бороде, зачем-то оттянул затвор РПК и заглянул в патронник.

— Ты знаешь… Потом такая странная херня началась…

Повторный массаж лысины и почёс бороды.

— Набежали собаки. Много. До чёрта собак. Я, было, по ним палить собрался, но вот она, — он ткнул пальцем в Ольгу, — отговорила. И правильно, как оказалось. На нас им было похрен, они начали жрать всю эту чёрную слизь. Я чуть не сблевал, честное слово. А сама слизь прямо на глазах исчезала. И не только внутри собак, а сама по себе. Как будто испарялась, что ли… Вместе с кусками этих тварей. Как будто они не настоящие, а… Не знаю, в общем. Я до сих пор не уверен, что именно видел. Да и темно было…

— Ихор, — внезапно сказала Ольга, — это называется «ихор». Мифическая кровь чудовищ. Хотя это не кровь, а они не чудовища — просто название прижилось. Это странная субстанция, но для людей, собак и врановых она сильнейший метаболический агент. Для кошек почему-то нет.