Йон Линдквист - Икс. Место последнее [litres]

Минуточку…

Томми приложил указательный и большой пальцы к экрану и увеличил темное окно, в котором отражалась освещенная комната. В нем виднелась огромная сидящая фигура Ханса-Оке, который стоически ожидал смерти, а в нескольких метрах позади него, с телефоном, поднятым перед лицом…

Снова раздался звук падающей капли, Томми вздрогнул и чуть не уронил телефон. Новое сообщение. Томми нажал на него.

На фотографии был запечатлен мужчина в белой футболке: он лежал в контейнере, окруженный старыми компьютерными мониторами. На голову ему был надет старый стационарный «Мак», через разбитый экран виднелось превратившееся в кровавое месиво лицо. Томми как раз собирался сделать скриншот, но остановился, когда увидел надпись на футболке мужчины, выведенную, по всей видимости, его собственной кровью: «СКРИНШОТ».

Пока Томми колебался, фотография исчезла. Экис не хочет, чтобы его фотографии сохраняли. Если бы Томми не изучил, что такое «Снэпчат», его бы накрыла паранойя. Теперь же он знал, что отправителю изображения приходит сообщение, если получатель делает скриншот. Томми вернулся к фотографии Ханса-Оке, к отражению в окне.

Так это ты?

Мужчина – а скорее всего, это был именно мужчина – держал телефон перед лицом, был плохо освещен и в отражении в окне находился в расфокусе. О его внешности можно было сказать лишь то, что у него светлые волосы и средний рост. И все же эта информация, которая теперь хранилась в телефоне у Томми, была на вес золота. Он дал Экису имя, теперь можно было добавить к имени изображение. Томми встал с ящика и так заторопился домой, чтобы прогнать изображение через программу «Aperture», что Хагге едва за ним поспевал.

Томми не был специалистом по компьютерным программам, но спустя час смог очистить увеличенное изображение настолько, что проявились новые детали. Теперь он на девяносто девять процентов был уверен, что на снимке мужчина. На это указывало все: осанка, телосложение, те черты лица, которые можно было различить.

Более четкие контуры и высокая контрастность обратили внимание Томми на две вещи. Первое: человек, сделавший фотографию, носил тонкие перчатки и держал телефон неуклюже, судорожно вцепившись в него, как будто не знал, как с ним обращаться. Второе было сложнее четко сформулировать. Что-то было не так с вырисовывающимися частями лица. Ухо находилось не там, где должно, губы застыли. Словно ему неудачно сделали пластическую операцию.

Половая принадлежность была единственным вопросом, на который фотография дала ответ, в остальном их только прибавилось. Один из них заключался в том, почему Томми вообще получил этот снимок. Изображение, на котором виден сам Экис, если это вообще он? А Томми был уверен, что отражение в окне не было проявлением неосмотрительности.

Экис, разумеется, понимал, что Томми сделает скриншот, очистит фотографию и затем использует ее в какой-нибудь статье, за которую потребует гонорар в пять раз выше. Вопрос был в том, зачем он показался.

Томми открыл пустой файл, чтобы начать работу над новой статьей, в которой можно было бы использовать полученную фотографию, но, просидев пять минут и не придумав первое предложение, он встал из-за компьютера и пересел в кресло, осматриваясь по сторонам в поисках вдохновения.

Свою квартиру Томми не любил, но и не ненавидел. Как и многое другое в его жизни, она просто выполняла свою функцию. Томми купил ее после смерти дамы, которая прожила здесь всю жизнь, и, переехав сюда, сохранил все, как было. Пастельно-зеленые дверцы кухонных шкафов пятидесятых годов, антикварная газовая плита и обои с поблекшими цветами, которых было почти не видно, потому что стены покрывали книжные стеллажи.

В то время когда Томми греб деньги лопатой, они утекали сквозь пальцы, и теперь у него осталось лишь несколько вещей, которые намекали на то, что однажды он хорошо зарабатывал. На кухне, зажатая в нише, стояла кофемашина «Rocket Milano». На приготовление чашки кофе «с нуля» уходило пять минут, и Томми не раз собирался купить капсульную кофеварку, но так этого и не сделал. С одной стороны, в каждом шаге этого процесса было что-то медитативное, а с другой – Томми не хотел признавать поражение.

Томми презрительно фыркал на тех, кто тратил силы на дизайн интерьера, и в то же время им завидовал. Чисто теоретически неплохо бы навести дома красоту, но Томми не знал, с чего начать. Однажды, когда ему понадобилась табуретка, чтобы класть на нее ноги, он в припадке умопомрачения зашел в магазин «Свенскт-тенн» и купил дизайнерскую вещь за почти десять штук. Рядом с просиженным креслом она была так же неуместна, как павлин на птицефабрике, и чувствовалось, что она брезгливо отворачивается от других предметов мебели в комнате.

Даже если бы Томми спустил в «Свенскт-тенн» миллион и заполнил квартиру дизайнерской мебелью и дорогими коврами, это бы не помогло. И в этом случае квартира была бы похожа не на дом, а скорее на склад краденого. Его талант – слова, а не форма.

Когда Томми был в настроении кокетничать, он говорил, что его школой в профессии был не журфак, а еженедельный журнал для женщин среднего возраста.

«Все началось в сортире у бабушки», – вещал он, стоя у барной стойки в «Кафе Опера» в окружении своих почитателей-мужчин и единичных женщин. В бабушкином сортире лежала стопка журналов, и Томми просиживал там по полчаса или больше, читая рубрику «Преступления недели». Было что-то завораживающее в фотографиях обычных людей, комнат, на которых стрелки и круги указывали, где брызнула кровь, где лежало оружие. Сам факт, что повседневность внезапно может перевоплотиться в насилие. Невидимая, мутная бездна в человеческой душе.

В одиннадцать лет Томми начал было писать детективную историю, но потом ему стало скучно, и он отредактировал рассказ так, что тот стал похож на отчет о реальном преступлении, которые Томми читал в журнале. Продолжил он в том же духе. Формально Томми так и не получил образования, а всему научился на практике сам и за основу брал материалы из журнала.

Томми откинулся в кресле, закрыл глаза и мысленно вернулся в бабушкин сортир с характерным запахом дерьма и торфа, попытался представить, как история захватила его настолько, что время перестало существовать.

Хансу-Оке оставалось жить лишь минуту… фу, нет.

Отражение в оконном стекле… слишком длинно.

Четырнадцатое октября, время 19:42… тьфу, если бы только в комнате были часы.

Его называют Экис, человека, который… соберись, Томми.

По опыту он знал: совершенно бессмысленно пытаться что-то из себя выдавить. Вдохновение – дело такое: придет так придет, но, если надо было соблюсти дедлайн, оно приходило всегда . До сих пор. Томми встал с кресла, немного постоял у окна, глядя на улицу. До встречи с Мехди остается три часа, а там уже и вечер.