Стивен Кинг - Позже

Они должны говорить тебе правду , - подумал я. - Моя мать скоро умрет .

Но потом в голове немного прояснилось, и мне пришла в голову мысль получше. Я ухватился за нее, как утопающий за плавучий кусок дерева. Но, может быть, они должны говорить правду только тогда, когда ты задаешь им вопросы. В противном случае, возможно, они могут рассказать тебе любое лживое дерьмо.

После случившегося мне расхотелось идти на плавание, но если я не пойду, тренер может позвонить маме и спросить, где я пропадаю. Тогда она точно захочет узнать, почему я не пошел на тренировку, и что я ей скажу? Что я испугался того, что Бомбила будет ждать меня на углу дома? Или в вестибюле «ИМКА»? Или (почему-то для меня это было самое ужасное) в душевой, невидимый для других голых мальчиков, смывающих хлорку с кожи?

Неужели я скажу ей, что у нее чертов рак ?

Поэтому я пошел в бассейн и, как вы можете догадаться, плавал как дерьмо. Тренер несколько раз просил меня собраться, и мне пришлось ущипнуть себя за подмышку, чтобы только не разрыдаться от бессилия. Мне пришлось очень сильно себя ущипнуть.

Когда я вернулся домой, мама все еще была погружена в свою рукопись. Я не видел, чтобы она курила с тех пор, как ушла Лиз, но я знал, что она иногда, когда меня нет рядом, пьет вино - с авторами книг и разными редакторами, - поэтому я обнюхал ее, когда целовал, и не почувствовал ничего, кроме легкого запаха духов. Или, может быть, крема для лица, так как была суббота. Ну, в общем, какие-то женские штучки.

- Ты что, простудился, Джейми? Ты хорошо просох после бассейна?

- Ага. Мама, ты ведь больше не куришь, правда?

- Так вот оно что. - Она отложила рукопись и потянулась. - Нет, с тех пор как Лиз съехала, я не выкурила ни одной сигареты.

С тех пор, как ты ее выгнала , - подумал я.

- Ты давно была у врача? Проходила обследование?

Она вопросительно на меня посмотрела.

- В чем дело? У тебя складка между бровями.

- Ну, - сказал я, - ты у меня единственный родитель. Если с тобой что-то случится, я ведь не смогу жить с дядей Гарри, правда?

Она состроила смешную гримасу, потом рассмеялась и обняла меня.

- Со мной все в порядке, малыш. Вообще-то, два месяца назад я проходила ежегодный осмотр. Прошла с достоинством.

Да и выглядела она нормально. В добром здравии, как говорится. Насколько я мог видеть, она не худела и не выкашливала мозги. Хотя рак не обязательно должен быть в горле или легких человека, я это знал.

- Ну... это хорошо. Я рад.

- Значит, нас двое. А теперь приготовь маме чашечку кофе и дай мне закончить эту рукопись.

- А она хорошая?

- Если честно, да.

- Лучше, чем книги мистера Томаса о Роаноке?

- Гораздо лучше, но, увы, не так коммерчески успешна.

- Можно и мне чашечку кофе?

Она вздохнула.

- Полчашки. А теперь дай мне дочитать.

Во время последнего в том году теста по математике я выглянул в окно и увидел Кеннета Террио, стоящего на баскетбольной площадке. Он проделал свою ухмыляюще-манящую штуку. Я посмотрел на экзаменационные бумаги, потом снова поднял глаза. Все еще там, и ближе. Он повернул голову, чтобы я мог хорошенько рассмотреть пурпурно-черный кратер и торчащие костяные клыки. Я снова уткнулся в бумаги, а когда поднял глаза в третий раз, его там уже не было. Но я знал, что он вернется. Он не был похож на других. Он был совсем не похож на других.

К тому времени, как мистер Лагари велел нам сдать тесты, я еще не решил последние пять задач. Я получил двойку, а под оценкой была запись: «Это разочаровывает, Джейми. Ты должен лучше стараться. Разве не помнишь, что я повторяю из года в год?» Он говорил, что если ты начинаешь отставать в математике, то никогда не сможешь наверстать упущенное.

И математика не была чем-то выдающимся, хотя мистер Лагари мог так думать. Это было верно для большинства предметов. Как бы подчеркивая сказанное, я в тот же день завалил тест по истории. Не потому, что Террио стоял у доски или что-то в этом роде, а потому, что я не мог перестать думать, что он может стоять у доски.

Мне пришло в голову, что он хочет , чтобы я плохо учился. Вы можете над этим смеяться, но есть еще одна старая поговорка, которая гласит, что правда не может быть паранойей. Несколько паршивых тестов не помешают мне сдать все экзамены в конце года, а потом будут летние каникулы, но что будет в следующем году, если он все еще будет болтаться где-то рядом?

А что, если он становится сильнее? Мне не хотелось в это верить, но сам факт, что он все еще был тут, наводил на мысль, что это могло быть правдой. Что это, с большой долей вероятности , было правдой.

А что если рассказать кому-нибудь об этом? Это может помочь, и мама была самым логичным выбором, она бы мне поверила, но мне не хотелось ее пугать. Она и так была слишком напугана, когда думала, что агентство разорится, и она не сможет позаботиться обо мне и своем брате. То, что я помог ей выбраться из этой передряги, может заставить ее взять на себя вину за то, в чем я сейчас оказался. Для меня это не имело смысла, но для нее могло. Кроме того, она хотела оставить в прошлом все эти разговоры о видении мертвецов. И вот еще что: как она сможет мне помочь, даже если я ей обо всем расскажу ? Обвинит Лиз в том, что она столкнула меня с Террио, но это и все.

Я мельком подумал, не поговорить ли с мисс Петерсон, школьным психологом, но она может предположить, что у меня галлюцинации, или может быть, нервный срыв. Она все расскажет матери. Я даже подумывал пойти к Лиз, но что она могла сделать? Вытащить пистолет и застрелить Террио? Удачи, поскольку он уже был мертв. Кроме того, я закончил с Лиз, по крайней мере, так мне казалось. Я сам себя загнал в этот угол, где было страшно и одиноко.

Моя мать все же пришла на соревнования, где я плавал как дерьмо в проруби. По дороге домой она обняла меня и сказала, что у всех бывают неудачи, и в следующий раз у меня лучше получится. Я чуть было не выпалил все и сразу, закончив страхом - который, как я теперь чувствовал, был вполне оправдан, - что Кеннет Террио пытается разрушить мою жизнь за то, что я испортил его последний и самый большой ба-бах. Если бы мы не ехали в такси, я действительно мог бы ей все выложить. Но я только взял и положил голову ей на плечо, как в детстве, когда думал, что моя индейка - величайшее произведение искусства со времен Моны Лизы. Вот что я вам скажу: самое худшее во взрослении - это то, что оно затыкает твой рот.

Когда в последний учебный день я вышел из нашей квартиры, Террио снова был в лифте. Ухмылялся и манил. Он, вероятно, ожидал, что я съежусь от страха, как в первый раз, когда увидел его там, но хренушки. Мне было страшно, но не так чтобы очень, потому что я к нему привык, как привыкаешь к бородавке или родинке на лице, даже если это и уродливо. На этот раз я был больше зол, чем напуган, потому что он ни хрена не оставлял меня в покое.