Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

Не следует смешивать это первое исчезновение без всякого скандала с тем знаменитым похищением спустя какое-то время, которое произошло при столь загадочных и трагических обстоятельствах.

Рауль, естественно, тоже не понял причин отсутствия дивы. Он писал ей на адрес госпожи Валериус, но не получил ответа. Поначалу он не слишком удивился, зная ее расположение духа и решимость порвать с ним всякие отношения, хотя до сих пор не мог разобраться почему.

Он страшно тосковал и в конце концов забеспокоился, не видя певицу ни в одной из программ. «Фауст» прошел без нее. Однажды около пяти часов пополудни он решил поинтересоваться в дирекции причинами исчезновения Кристины Дое. Оба директора выглядели крайне озабоченными. Даже друзья перестали их узнавать: они утратили былую жизнерадостность и задор. В театре их видели бледными, с постоянно опущенными головами и хмурыми лицами, словно им не давала покоя какая-то страшная мысль или злая судьба, ведь стоит ей невзлюбить кого-то, и человеку нет спасения.

Падение люстры предполагало ответственность многих, однако заставить объясниться на сей счет господ директоров оказалось делом чрезвычайно трудным.

Расследование пришло к выводу о несчастном случае, причина которого – износ подвесных систем, но разве не входило в обязанность прежних директоров, равно как и новых, вовремя заметить этот износ, не доводя дело до катастрофы?

Кроме того, следует сказать, что господин Ришар и господин Моншармен настолько переменились с тех пор, стали такими далекими, такими загадочными, такими непостижимыми, что многие из абонированных вообразили, будто некое, еще более ужасное, чем падение люстры, событие изменило душевный настрой директоров.

В своих повседневных отношениях они проявляли крайнюю нетерпимость, исключение составляла лишь мадам Жири, которая вновь приступила к исполнению своих обязанностей. Так что нетрудно себе представить, каким образом встретили они виконта де Шаньи, когда тот пришел к ним справиться о Кристине. Они ограничились ответом, что она в отпуске. Виконт спросил, сколько времени продлится этот отпуск; ему довольно сухо сообщили, что он неограничен, ибо Кристина Дое попросила его по причине здоровья.

– Значит, она больна! – воскликнул виконт. – Что с ней?

– Понятия не имеем.

– Стало быть, вы не посылали к ней доктора из театра?

– Нет! Да она и не просила об этом, а так как мы полностью доверяем ей, то поверили на слово.

Все это показалось Раулю неестественным, и он вышел из Оперы во власти мрачных дум, решив тем не менее отправиться за разъяснением к госпоже Валериус.

Разумеется, он помнил решительный наказ Кристины, запретившей ему в письме искать встреч с ней. Но то, что ему довелось увидеть в Перро, то, что он слышал за дверью гримерной, а также разговор, состоявшийся у него с Кристиной на краю долины, – все это наводило его на мысль о каких-то кознях, при всей своей видимой дьявольщине остававшихся вполне земными и человеческими.

Восторженное воображение девушки, ее нежная, чересчур доверчивая душа, нехитрое воспитание, легенды, окружавшие ее в юные годы, постоянные мысли об умершем отце, а главное, состояние возвышенного экстаза, в которое погружала ее музыка, как только это искусство представало перед ней в определенных, не совсем обычных условиях, – разве не была тому подтверждением сцена на кладбище? – все это представлялось молодому человеку благодатной духовной почвой для осуществления пагубных замыслов некоего таинственного и бессовестного персонажа. Чьей жертвой стала Кристина Дое? Вот вполне разумный вопрос, которым задавался Рауль, торопясь к госпоже Валериус.

Ибо виконт отличался редкостным здравомыслием. Хотя, безусловно, был поэтом, любил музыку, отдавая предпочтение самой возвышенной, и был большим любителем старинных бретонских сказок, в которых танцуют злые духи, а главное, был влюблен в маленькую северную фею – Кристину Дое; зато не верил ни во что сверхъестественное, если не считать религию, и даже самая фантастическая история в мире не могла заставить его забыть, что дважды два – четыре.

Что-то ему скажет госпожа Валериус? С дрожью позвонил он в дверь маленькой квартирки на улице Нотр-Дам-де-Виктуар.

Ему открыла горничная, которую он видел однажды вечером выходившей из гримерной Кристины. Рауль спросил, может ли его принять госпожа Валериус. Ему ответили, что она больна, лежит в постели и не в состоянии никого принять.

– Передайте ей мою визитную карточку, – сказал он.

Ждать пришлось недолго. Горничная вернулась и проводила его в маленькую, довольно темную, кое-как обставленную гостиную, где против друг друга висели два портрета – профессора Валериуса и папаши Дое.

– Мадам просит прощения у господина виконта, – сказала служанка. – Она может принять вас только у себя в спальне, бедные ноги совсем не держат ее.

Через пять минут Рауля привели в полутемную комнату, где он сразу же увидел в полумраке алькова доброе лицо благодетельницы Кристины.

Волосы госпожи Валериус стали теперь совсем седыми, а вот глаза не постарели: напротив, никогда прежде взгляд ее не был таким ясным и по-детски чистым.

– Господин де Шаньи! – обрадовалась она, протягивая гостю обе руки. – Ах, само небо вас посылает!.. Мы сможем поговорить о ней.

Последняя фраза повергла молодого человека во мрак. И он тут же спросил:

– Сударыня, где Кристина?

Но старая дама спокойно ответила:

– Она со своим добрым гением!

– Каким еще добрым гением? – воскликнул бедный молодой человек.

– Ну как же, с Ангелом музыки!

Потрясенный виконт де Шаньи рухнул на стул.

Подумать только, Кристина находится где-то с Ангелом музыки!

А госпожа Валериус в своей постели улыбается ему, приложив палец к губам, требуя молчания.

– Только не надо никому об этом говорить! – добавила она.

– Можете рассчитывать на меня! – ответил Рауль, сам не зная, что говорит, ибо его мысли о Кристине, и без того довольно сумбурные, запутались еще больше, ему казалось, что все вокруг него начинает кружиться – и комната, и эта удивительная милая дама с седыми волосами, с глазами цвета бледно-голубого неба, пустого неба. – Можете рассчитывать на меня…

– Я знаю! Знаю! – молвила та с добрым, счастливым смехом. – Но подойдите же ко мне, как делали это, когда были совсем маленьким. Дайте мне свои руки, как в былое время, когда рассказывали мне историю малютки Лотты, которую поведал вам папаша Дое. Знаете, господин Рауль, я очень люблю вас. И Кристина тоже очень вас любит!

– …Она меня очень любит… – вздохнул молодой человек, с трудом пытаясь сосредоточить свои мысли на гении госпожи Валериус, на Ангеле, о котором так странно рассказывала Кристина, на черепе, который, словно в кошмаре, промелькнул перед ним на ступенях главного алтаря в Перро, а также на Призраке Оперы, слух о котором докатился и до него в тот вечер, когда он задержался в театре в двух шагах от группы машинистов сцены, вспоминавших жуткое описание, сделанное незадолго до своей таинственной кончины повесившимся Жозефом Бюке…