Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

Итак, поразмыслив над угрозой, содержавшейся в только что полученном странном письме, Карлотта встала.

– Там видно будет, – сказала она. И с решительным видом произнесла по-испански несколько заклятий.

Первое, что она увидела, высунув нос в окно, был катафалк. Похоронный катафалк и письмо убедили ее, что в этот вечер она действительно подвергается серьезной опасности. Созвав всех своих друзей, она сообщила им, что на вечернем представлении ей грозят неприятности по милости Кристины Дое, и заявила, что следует хорошенько проучить эту девчонку, заполнив зал ее собственными поклонниками, то есть поклонниками Карлотты. А у нее их хватает, не так ли? Она рассчитывает на них, дабы противостоять всяким случайностям и заставить умолкнуть смутьянов, если, как она опасалась, те начнут скандалить.

Личный секретарь господина Ришара, явившийся справиться о здоровье дивы, вернулся в полной уверенности, что чувствует она себя превосходно и что, «будь она даже при смерти», вечером непременно споет Маргариту. И так как секретарь от имени своего начальства настоятельно советовал диве не совершать опрометчивых поступков, никуда не выходить и остерегаться сквозняков, после его ухода Карлотта не могла не сопоставить столь необычные и неожиданные рекомендации с угрозами, заключавшимися в письме.

Было пять часов, когда она получила по почте новое анонимное письмо, написанное тем же почерком, что и первое. Оно было кратким. В нем всего-навсего говорилось:

«Вы простужены и если будете благоразумны, то поймете, что стремиться петь сегодня вечером – чистое безумие».

Карлотта усмехнулась, пожав плечами, к слову сказать великолепными, и попробовала взять две-три ноты; это ее успокоило.

Друзья Карлотты исполнили свое обещание. В тот вечер все они явились в Оперу, но напрасно искали они вокруг свирепых заговорщиков, которых им предписано было победить. За исключением нескольких профанов да нескольких добропорядочных буржуа, чьи благодушные физиономии не выражали ничего иного, кроме намерения вновь услышать музыку, давно уже снискавшую их расположение, присутствовали лишь завсегдатаи, чьи элегантные, мирные и более чем пристойные нравы отметали всякую мысль о какой-либо демонстрации. Единственно, что выходило за рамки привычного, было присутствие господина Ришара и господина Моншармена в ложе номер пять.

Друзья Карлотты подумали, что, возможно, господа директора прослышали, со своей стороны, о назревавшем скандале и решили присутствовать в зале, дабы остановить его, как только он разразится, однако вам известно, что подобное предположение лишено было каких-либо оснований; господин Ришар и господин Моншармен не помышляли ни о чем другом, кроме своего Призрака.

Едва успел знаменитый баритон Карол Фонта бросить первый зов, обращенный к силам преисподней, как господин Фирмен Ришар, сидевший на месте Призрака – правое кресло в первом ряду, – наклонился в отличнейшем расположении духа к своему компаньону со словами:

– Ну как, некий голос уже шепнул словечко тебе на ухо?..

– Подождем! Не будем торопить события, – таким же шутливым тоном отвечал ему господин Арман Моншармен. – Представление только начинается, а тебе прекрасно известно, что Призрак является обычно лишь к середине первого акта.

Первый акт прошел без происшествий, что ничуть не удивило друзей Карлотты, ибо Маргарита в этом акте не поет. Что же касается двух директоров, то, когда опустился занавес, они с улыбкой взглянули друг на друга.

– Вот тебе и раз! – молвил Моншармен.

– Да, Призрак опаздывает, – заявил Фирмен Ришар.

– А зал-то, пожалуй, не так уж плохо выглядит сегодня для про́клятого зала, – все так же шутливо продолжал Моншармен.

Ришар соизволил улыбнуться. Он показал своему коллеге на славную дородную даму, довольно вульгарного вида, одетую во все черное и сидевшую в кресле в центре зала, по обе стороны от нее восседали двое грубоватых мужчин в рединготах из фрачного сукна.

– Что это за «светское общество»? – спросил Моншармен.

– Это светское общество состоит из моей консьержки, ее брата и мужа.

– Ты дал им билеты?

– Конечно. Моя консьержка никогда не была в Опере. Это первый раз… И так как теперь ей придется приходить сюда каждый вечер, мне хотелось, чтобы ее посадили на хорошее место, прежде чем она сама будет усаживать других.

Моншармен попросил разъяснений, и Ришар сообщил ему, что уговорил свою консьержку, которой полностью доверяет, занять на какое-то время место мадам Жири.

– Кстати, о мадам Жири, – заметил Моншармен, – ты знаешь, что она собирается подать на тебя жалобу?

– Кому? Призраку?

Призрак! Моншармен почти забыл о нем.

Впрочем, таинственный персонаж ничего не предпринимал, чтобы напомнить о себе господам директорам.

Внезапно дверь их ложи резко распахнулась, и перед ними предстал растерянный управляющий.

– В чем дело? – спросили они в один голос, удивленные появлением того в подобном месте и в такой момент.

– Дело в том, – отвечал управляющий, – что друзья Кристины Дое устроили заговор против Карлотты. Та в ярости.

– Это еще что за история? – нахмурив брови, спросил Ришар.

Но занавес поднялся над сценой народного гулянья, и директор подал знак управляющему удалиться.

Когда управляющий покинул ложу, Моншармен склонился к уху Ришара.

– У Дое, стало быть, есть друзья? – спросил он.

– Да, – ответил Ришар, – есть.

– И кто же?

Ришар взглядом указал на ложу первого яруса, в которой находились лишь двое мужчин.

– Граф де Шаньи?

– Да, он рекомендовал мне ее, причем так горячо, что если бы я не знал, что он числится в друзьях у Сорелли…

– Так-так!.. – прошептал Моншармен. – А кто этот бледный молодой человек, что сидит рядом с ним?

– Его брат, виконт.

– Ему бы лучше пойти прилечь. Вид у него больной.

Сцена звенела от радостных песен. Пьянящая музыка. Торжество стаканов.

Студенты, горожане, солдаты, юные девушки и почтенные матроны весело кружат перед кабачком, на вывеске которого – божественный Бахус. Появляется Зибель.

Кристина Дое была очаровательна в роли юноши. Ее молодость и задумчивая прелесть покоряли с первого взгляда.

Сторонники Карлотты тотчас вообразили, что ее встретят овацией, и тогда они узнают о намерениях друзей Кристины Дое. Впрочем, такая бестактная овация стала бы недопустимой оплошностью. Ее и не случилось.