Джонатан Симс - Тринадцать этажей [litres]

У него не было никаких иллюзий относительно своего внешнего вида. Почти весь день он провел, моясь в душе, покупая новые костюмы, глядя на то, как продавцы морщатся от отвращения при его появлении. Однако все это нисколько не помогло, и, наверное, в этом была своя правда. Баньян-Корт заключил его в крепкие объятия, поэтому, пожалуй, справедливо было с гордостью нести эту отметину. У Леона мелькнула мысль, не должна ли была вместо него сюда пойти Андреа. Что, если он каким-то образом украл у нее приглашение? Нет, хоть первой заметила пятно именно она, Леон понимал, что оно принадлежит ему. И если кто-либо еще и может это понять, они все должны быть здесь. Обведя взглядом собравшихся, Леон почувствовал исходящий от них запах Баньян-Корта, такой же отчетливый, какой исходил от него самого. Все гости были перепачканы в грязи, пусть видел это только он один. Мимо него продефилировал павлином этот делец, торгующий произведениями искусства, как там его зовут? Это не имело значения. Пусть хорохорится сколько душе угодно; воняет от него так же, как и от Леона.

– Козел, – пробормотал он себе под нос. Затем, подумав, усмехнулся. – От искусства.

Леон посмеялся над собственной шуткой, и этот смешок получился гораздо громче, чем он предполагал. Кое-кто из гостей, обернувшись, посмотрел на него с такой жалостью в глазах, что Леон вздрогнул. Двое охранников также пристально смерили его взглядом. Кажется, вот этого щуплого он видел дежурящим на входе? Бедняга смотрелся здесь так же не к месту, как и Леон. Но вот его напарник – это была уже совершенно другая история. Шесть футов четыре дюйма ссутулившись, с лицом, похожим на днище грузовика, глаза цепко вглядываются в толпу собравшихся. Похоже, даже своему приятелю он внушал ужас. Что здесь происходит?

Обратив свой взор на десяток с лишним гостей, Леон поискал знакомые лица. Кажется, это Картер Дуайт? Вот так так! Это был как раз тот самый человек, которого может пригласить к себе на званый ужин миллиардер. В прошлом году Леон встречался с Картером на одной технической конференции, и, как ему запомнилось, они быстро нашли общий язык.

– Привет! – окликнул Леон. – Привет, Картер! Как дела с новой версией «Доджи»?

Картер сделал вид, будто не услышал. Что ж, так оно и лучше. Что бы кто ни мнил о себе, все они ничуть не лучше Леона. Все до одного заражены.

Дамиан получал ни с чем не сравнимое наслаждение, обозревая собравшихся. Все они старались вести себя и говорить совершенно естественно. Даже тот мужчина, который ломился в дверь, и тот делал все возможное, чтобы общаться с остальными, как будто ничего не произошло. Однако на самом деле полностью это никому не удавалось. Дамиану казалось, будто он наблюдает за происходящим со стороны, из-за стекла, и он жалел о том, что ему не хватило смелости захватить с собой видеокамеру.

Назвать всех этих людей сумасшедшими было бы неправильно. Слово «затравленные» также не подходило, особенно к тем, чей опыт придал им какую-то маниакальность, но к ним ко всем здание прикоснулось, оставило свою печать. Дамиану хотелось узнать, как каждый из них воспринимает остальных, что видит.

Даже Кари не удалось избежать этого. Возможно, она сознавала происходящее острее других – по крайней мере, так показалось Дамиану, когда они обсуждали это накануне; однако сейчас, наблюдая за тем, как она уверенно движется сквозь толпу, он не мог оторвать взгляда от драгоценностей, которых у нее не было до тех пор, пока она не побывала в танцевальном зале, и сейчас они мягко сочились кровью ей на кожу. Видят ли это остальные? Видит ли сама Кари? Дамиан не спрашивал, опасаясь столкнуться с тем, что Кари так же далека от реальности, как и остальные.

Он пытался разобраться в своих мыслях, но как можно оценить собственное восприятие? Он ощущал себя открытым, остро чувствующим окружающее пространство, ракурсы пентхауса, опасность, в которой оказались все гости. Рациональным. Но также Дамиан отчетливо сознавал, что в настоящий момент он, по сути дела, забился в угол и пытается изо всех сил разобраться в том, что происходит в комнате. Казалось, что она смыкается, сжимает собравшихся плотнее, но в то же время комната оставалась бесконечно огромной, словно у нее не было стен и она была открыта пустоте ночного воздуха. Неужели он, Дамиан, пошел на уступку, как и все остальные? Шагнул прямиком в пасть льва, блаженно считая себя пророком Даниилом?

По крайней мере ему удалось поговорить с Янеком о том, что тот обнаружил в сердце здания, но хотя это и подтвердило некоторые подозрения Дамиана, ничего полезного он не узнал. Он начинал приходить к выводу, что столкнулся с чем-то, выходящим за пределы его возможностей.

Дамиану хотелось попятиться, забиться в угол, но он вовремя остановился. У него не было ни малейшего желания прикасаться к стенам пентхауса. Как раз в стенах была сосредоточена боль, принесенные извне страдания, и во всем здании именно здесь это чувствовалось наиболее остро. Дамиан задумался, должен ли он был уже заниматься своим делом. Нет. Даже если его замысел сработает, необходимо дождаться нужного момента.

И ему оставалось только верить, что он правильно почувствует, когда этот момент настанет. Пока что Дамиан выжидал. Вот-вот придет хозяин. И тогда он, Дамиан, узнает, какую глупость совершил, явившись сюда.

Жезуш чувствовал себя просто ужасно. Ему казалось, будто все его тело выжали досуха, а правая рука его распухла и была в ссадинах. Воспоминания о последней неделе были спутанными и отрывочными, но в одном он был абсолютно уверен: у него отобрали его дом, и вернуться туда он не сможет. Тем не менее он по-прежнему оставался Жезушем Кандиду, и просто так он не сдастся.

Когда он пришел в себя после… после того, что произошло, приглашение в кармане пиджака было единственным, что осталось у него от этих дней. Разумеется, даже если бы Жезуш не рассчитывал найти здесь кое-какие ответы, он был не настолько глуп, чтобы отказаться от приглашения, сделанного Тобиасом Феллом. Жезуш забрал костюм из камеры хранения (не по сезону теплый, но придется смириться) и снял номер в гостинице неподалеку, чтобы привести себя в порядок. И вот сейчас он находился здесь, стараясь изо всех сил восторгаться различными произведениями искусства (некоторые из которых, льстил себе он, были ему знакомы), и ждал того, что будет дальше. Что ему объяснят картину, пропавшее время и странные видения, терзавшие его. И, в идеале, что кто-то попросит у него прощения за случившееся.

По возможности избегая остальных гостей, Жезуш уничижительно поглядывал на то, как они были одеты. Вонючий мужчина в грязном костюме его не особенно беспокоил; если бы у него была возможность появиться здесь в любом другом виде, он бы ею воспользовался. Но Жезуш не мог простить дешевого полиэстерового костюма работяге с грубыми руками, таращившемуся на статуэтку работы Чаки [16] Чаки, Йожеф (1888–1971) – французский скульптор-авангардист венгерского происхождения. у двери обеденного зала. Что хуже, здесь присутствовал ленивый дурак со стойки на входе, который, подумать только, обеспечивал здесь безопасность, хотя, к счастью, ни он, ни его компаньон гротескного вида не обращали на Жезуша никакого внимания. И еще здесь были дети.