Джек Кетчам - Девушка по соседству

– Хорошо. Ведите ее в душ, – сказала Рут.

Донни повел ее вдоль узкого коридора к ванной комнате. Мы двигались следом. Ванная была маленькой, но мы все в нее набились. Вуфер сел на корзину для белья. Вилли прислонился к раковине. Я встал рядом с ним.

В коридоре напротив ванной был стенной шкаф. Рут покопалась в нем и вытащила пару желтых резиновых перчаток.

Натянула их себе на руки. Перчатки доставали ей до локтей.

Потом наклонилась и открыла кран.

Кран с буквой «Г» – горячей воды.

Она открыла только этот кран.

Дала воде стечь.

Попробовала воду ладонью, давая ей стечь по резиновой перчатке.

Губы ее сжались в ниточку. Лицо превратилось в застывшую безжалостную маску.

Вода била тугой, испускающей пар струей и с силой хлестала по отверстию стока. Рут перевела кран на «Душ» и задернула полиэтиленовую занавеску.

Пар поднимался к потолку.

Глаза Мег были по-прежнему закрыты. По ее щекам ручьем текли слезы.

Теперь пар окутывал нас всех.

Внезапно Мег его почувствовала. И поняла, что это значит.

Она открыла глаза и дернулась назад, перепуганная и кричащая, но Донни уже держал ее за руку, а Рут вцепилась в другую. Мег отбивалась, извиваясь и дергаясь, с криками « нет, нет! ». Она была сильной. Все еще сильной.

Рут невольно выпустила ее руку.

– Да будь ты проклята! – проревела она. – Хочешь, чтобы я притащила сюда твою сестренку? Твою драгоценную Сьюзан? Хочешь, чтобы мы ее выкупали? Ее ошпарили ?

Мег резко развернулась к ней. Она была в ярости. В дикой, безумной ярости.

– Да! – завопила она. – Да! Давай, сука! Приведи Сьюзан! Меня уже на все плевать!

Рут смотрела на нее сузившимися глазами. Потом перевела взгляд на Вилли. И пожала плечами.

– Приведи ее, – спокойно произнесла Рут.

Но ему не пришлось никуда идти.

Я повернулся, когда он проходил мимо меня, и увидел, что Вилли остановился, потому что Сьюзан уже была здесь и, стоя в коридоре, смотрела на нас. И плакала.

Мег тоже ее увидела.

И сломалась.

– Неееет! – кричала она. – Нееет! Пожалуйста…

Какое-то мгновение мы застыли в густых клубах пара, слушая звук обжигающей струи воды и всхлипывания Мегги. Зная, что произойдет. И зная – как.

Рут отдернула шторку.

– Заводи ее, – сказала она, обращаясь к Донни. – И осторожнее, не ошпарься.

Я наблюдал, как ее завели в ванну, и Рут направила струю кипятка на ноги Мег, потом на бедра, живот и, наконец, на грудь; струя разбивалась о ее соски, а руки за спиной напряглись. Мег отчаянно пыталась освободиться, и все ее тело, там, куда попадала вода, сразу же краснело – красный, цвет боли, и я, наконец, уже не мог слышать ее крики.

И удрал.

Но только в тот раз.

Больше я не убегал.

После того дня я превратился в наркомана, и наркотиком моим стало страстное желание знать . Знать, что еще возможно. Знать, как далеко это может зайти. Как далеко они посмеют зайти.

И это всегда были они . Я же отстранился от всего, во всяком случае, мне так казалось. Я отстранился от Мег и Сьюзан, но отстранился и от Чандлеров. Я ни в чем не участвовал. Я наблюдал. Никогда не прикасаясь к Мег. И все. Держась этой позиции, я мог казаться себе если и не совсем непричастным, то, во всяком случае, не преступником.

Это было как в кино. Конечно, иногда это было страшное кино – такое, в котором ты переживаешь за героя и героиню – сумеют ли они вырваться из очередной западни. Но и только. Просто кино. Когда оно кончается, ты, получив свою порцию страхов и волнений, встаешь и выходишь из темного зала, оставляя все позади.

Но иногда это было подобно фильмам, которые стали появляться в шестидесятые, – в основном зарубежные ленты, – где доминировало чувство, что ты погружаешься в колдовскую гипнотическую густоту неясных иллюзий со множеством смысловых слоев, и где в конце становилось ясно, что никакого смысла нет вообще, и актеры с пустыми картонными лицами пассивно перемещались в сюрреалистических кошмарных пейзажах. Дрейфовали.

Как я.

Мы сами пишем сценарии этих своих психофильмов и сами становимся их зрителями. Так что, думаю, введение новых персонажей было неизбежным.

Как неизбежным было и то, что первым на кастинге стал Эдди Крокер.

Было яркое солнечное утро в конце июля – прошло три недели пребывания Мег в заточении, – когда я отправился к Чандлерам и впервые обнаружил там Эдди.

Через несколько дней после душа Мег позволили надеть платье – вся ее кожа покрылась волдырями, а их надо было подлечить, – да и вообще относились к ней вполне сносно, кормили супом и сэндвичами, давали воду, когда она просила пить. Рут даже постелила простыни на надувной матрас и смела с пола все окурки. Черт его знает, на что теперь Вилли жаловался больше: на свою вечную зубную боль или на воцарившуюся скуку.

С появлением Эдди все изменилось.

Когда я пришел, Мег была одета – пара выцветших джинсов и блузка, – но ее снова связали и сунули в рот кляп. Она лежала на верстаке, руки были привязаны к его ножкам, а связанные ноги упирались в пол.

Эдди стащил со своей ноги тапочку и бил Мег по ягодицам.

Потом он прекращал, и уже Вилли начинал хлестать ее кожаным ремнем по спине, ногам и ягодицам. Били они сильно. Особенно Эдди.

Вуфер и Донни стояли, наблюдая за экзекуцией.

Я тоже. Но недолго.

Мне не понравилось, что Эдди был здесь.

Уж слишком он увлекался.

Сразу вспомнилось, как он шел по улице с улыбкой на лице, зажав в зубах черную змею, которую швырял в нас до тех пор, пока гадина не издохла.

Это был Эдди, который был способен откусить лягушке голову.

Это был Эдди, который мог запросто запустить тебе в голову булыжником или дать палкой по яйцам.

Необузданный Эдди.

День был жарким, и по его физиономии ручьями лил пот, проступая на коротко подстриженных рыжих волосах и стекая на лоб. Майку он, как обычно, снял, чтобы все могли видеть его крепкие мышцы и ощущать запах его пота.

От него несло соленым, липким и чуть сладковатым, как от протухшего мяса.

Я не остался там.

И поднялся наверх.

Сьюзан, сидя за кухонным столом, собирала пазл. Перед ней стоял недопитый стакан молока.

Телевизор, как ни странно, молчал. Снизу доносились удары и хохот.

Я спросил, где Рут.

Рут, сказала Сьюзан, лежит в спальне. Опять голова болит. В последнее время это случалось часто.

Мы сидели молча. Я взял себе банку пива из холодильника. Сьюзан неплохо справлялась с пазлом. Уже собрала больше чем половину. Картинка называлась «Торговцы мехом на Миссури», пазловая копия работы Джорджа Калеба Бинэма. На ней угрюмый заскорузлый старикан в смешном островерхом колпаке и мечтательного вида подросток в лучах заходящего солнца гребли на каноэ вниз по течению. На носу лодки сидел черный кот. Сьюзан собрала края картины, кота, каноэ и – почти целиком – старика и мальчика. Теперь оставались только небо, река и кое-какие деревья.