К. Р Александр - Зона ужаса [litres]

Последние слова клоуна больше похожи на рёв. Он него дребезжат окна и со стуком подскакивают на комоде куклы.

Я с криком зажмуриваюсь.

И вдруг – ни звука.

Ни звука, а потом – последний стишок аудиокниги в спальне у Фредди.

Я открываю глаза.

Никаких клоунов в чулане.

Никаких упавших на пол кукол.

Темнота, спокойствие и запертая дверь чулана.

Запертая ли?

– Сладких снов, Эйприл, – певучим голосом шепчет аудиокнига из комнаты брата.

Не могу спать.

Безумно хочется есть.

Видно, отец запретил маме тайком приносить мне ужин, сижу некормленый у себя всю ночь.

Хорошо хоть конфеты с Хеллоуина остались. Наверное, потому до сих пор и не сплю – слишком много сахара.

Но, как бы я себя в этом ни убеждал, правда в том, что не спится мне по другой причине. Обида сильнее голода. Тянет послать Дешону сообщение, но он не знает, каким злющим бывает отец. Хотя при чужих он не орёт так сильно… но я гостей особо и не привожу. Зачем рисковать?

И всё-таки жаль, что Дешона нет рядом. Мне бы сейчас не помешал друг. Больше всего на свете хочу услышать: «Успокойся, всё будет хорошо. Всё образуется».

Мысли перескакивают на Андре. Глупо, конечно, но хоть я и слабо его знаю, на душе становится легче. Самую малость. Приятно, что где-то есть люди, которые по меньшей мере добры.

Я стараюсь дышать размеренно. Почувствовать, как тяжелеет тело, отключить мысли.

Стараюсь заснуть. По крайней мере, когда проснусь, этот ужасный день останется позади.

Сумрак смыкается кольцами вокруг.

Я медленно поднимаю веки. Каким бы ни был сон, разум отбрасывает его, точно одеяло. Постель холодная. Очень холодная. Свет фонаря за окном заливает её тусклой белизной. Переворачиваюсь и, закутавшись плотнее, закрываю глаза. Вроде бы я видел сон о полёте. И о магических силах.

В любом случае он определённо лучше, чем пробуждение в паршивом доме с паршивым отцом.

Мною вновь овладевает дрёма.

И тут

что-то

проползает по моим пальцам.

Я отдёргиваю руку. Сердце подпрыгивает к горлу, глаза распахиваются. Шарю по кровати, но ничего не нахожу.

Уф! Просто показалось. Одно из тех странных ощущений, которые у людей бывают во сне. Ну откуда у меня в постели может взяться змея? То-то же…

Я закрываю глаза снова, пытаюсь изгнать лишние мысли. Бояться попросту глупо, у меня разыгралось воображение. Змеям не выбраться из клеток. И уж тем более не подняться из подвала на два лестничных пролёта.

Снова что-тохолодное,

в кольцах,

скользит

по моим ногам.

Я с криком резко сажусь в постели, откидываю одеяло.

В изножье

кровать

кишмя кишит

змеями!

Чёрно-красно-зелёные, ядовитые и рассерженные, они сплетаются в клубки и ползают друг по другу в бледном свете фонаря. Похоже, свет им не нравится, они вздрагивают и грозно шипят, но так продолжается лишь мгновение. Теперь я обнаружил их, а они – меня.

Как по команде, их чёрные глаза-бусинки

дружно

поворачиваются

ко мне!

Таких змей я ещё ни разу не видел. Раздувают капюшоны и яростно вскидываются кобры. Шипят и разворачиваются из колец готовые ужалить гадюки. По бокам кровати разлеглись анаконды, способные задавить одним своим весом. Сердце бешено бьётся, в мозгу одна единственная мысль: «БЕГИ!»

Я вскакиваю с кровати, но вместо мягкого ковра

чувствую

ногой

змей!

Потеряв равновесие, я с криком падаю на пол, и змеи молниеносно забираются на меня. Холодные и тяжёлые, они закручиваются вокруг бёдер, обвивают шею. Я могу думать лишь о могиле, которую мы раскопали, и грузе сырой земли у себя на груди. Все звуки заглушает шипение. Шипение змей.

Я мечусь и размахиваю руками. Я воплю, но змеи заползают в рот и заглушают крики. Они оплетают меня туже. Сжимают грудь, не дают дышать.

Тёмная комната чернеет, потому что змеи закрыли мне глаза. Выдавливают из меня жизнь…

– Что здесь, чёрт возьми, происходит? – ревёт отец.

Я подскакиваю.

Щёлкает выключатель. Комнату заливает свет.

Она пуста. Никаких змей.

Только я на полу борюсь с обмотавшимся вокруг меня одеялом. Только я и отец, который вытаращился на меня с порога, явно не понимает, как у него мог родиться такой придурок.

– Я… э-э-э… – Язык заплетается, я не могу даже выдавить: «Мне приснился кошмар». Не могу произнести вообще ни слова.

– Ну и жалкий же ты сопляк, – буркает папа. – Чтоб ты знал, кое-кто в этом доме пытается спать. Усёк?

Он не помогает мне выпутаться из одеяла. Просто выключает свет и закрывает за собой дверь, ворча, что, если я ещё раз его разбужу, он уж постарается и навсегда лишит меня сна.

Закрываю глаза и слушаю, как затухают его шаги. Пытаюсь выровнять дыхание, успокоить лихорадочный стук сердца. Так и лежу на полу в ожидании рассвета, завернувшись в стёганое одеяло.

Воскресным утром я просыпаюсь в холодном поту; сон, в котором я затерялся посреди океана, ещё преследует меня.

Сердце колотится будто после пробежки. Я сижу и моргаю, пытаюсь прийти в себя, увидеть собственную спальню, а не безбрежные просторы с неспокойными серо-голубыми волнами.

Ничем не нарушаемыми волнами.

И только в самом конце их прорезал серый плавник и помчался прямо на меня. Даже сейчас, наяву, от мысли об акуле бросает в холодный пот. Я делаю глубокий вдох и утираю лоб.

Надо бы принять душ, но меньше всего сейчас хочется оказаться в воде. Бегу в ванную за тряпкой и утираю пот ею. Душ, конечно, лучше, но ни за что.

Ни за что!

Одеваюсь и бросаю взгляд на телефон. Никаких сообщений от Эйприл… да и вообще ни от кого. Позвонить бы ей, я ведь обычно провожу воскресенья не дома, делаю с кем-нибудь домашку и смотрю скверные фильмы. Но нет, не могу. А почему – сам не знаю.

После вчерашней ванны я начинаю опасаться за собственный рассудок.

Чувствовала ли Эйприл что-то похожее? Может, извиниться перед ней за недоверие?

Да нет же, я просто задремал в ванне и увидел кошмар! И этот кошмар засел в мозгу и дал знать о себе, когда я отправился на боковую. Ничего такого. Тем более после кладбища!

Если так подумать, мне и приснился-то он, скорее всего, потому что Эйприл рассказала о своём кошмаре и я переволновался. Да, так и есть.

Я убеждаю себя, что волноваться не о чем, что Эйприл вчера просто-напросто завелась на пустом месте и не мне первому идти мириться. Конечно, я понимаю, почему она так испугалась, только это не даёт ей права меня не замечать.

Остаток утра я провёл дома: съел яичницу-болтунью на завтрак и несколько часов делал уроки за кухонным столом, пока братья точно угорелые носились вокруг. Не успел опомниться, как пришло время ланча, а от Эйприл по-прежнему ни весточки. Неужели так обиделась?