Генри Каттнер - Древо познания

— Да, — кивнул он. — Вот только нынче утром на улице у реки был найден задушенный солдат.

Я почесал щетину на подбородке.

— И что? Простое совпадение.

— Я спустился к реке, чтобы увидеть тело, — продолжал Хармон, — но его уже увезли. Затем я немного прошелся и увидел мертвую собаку. Черного спаниеля со сломанной лапой. Я… — Глаза его выкатились больше обычного, он облизнул пересохшие губы. — Мог ли я…

Я улыбнулся и коснулся тонкой руки Хармона.

— Мог ли ты задушить здоровенного солдата? Сломать ему шею? А как ты сам думаешь?

НА МИГпо его лицу скользнуло облегчение, но брови тут же нахмурились.

— Безумие может придавать аномальную силу.

— Возможно. Но я очень сомневаюсь, что ты сумеешь так запросто задушить человека. Правда, я терапевт, а не психиатр, но все же кое-что знаю. Кроме того, как ты мог пойти и убить солдата, когда сидел тут, надиктовывая полный цилиндрик?

— Я уже думал об этом, — пробормотал Хармон. — Но, может, я диктовал по памяти?

— А ты выходил на улицу вчера вечером?

— Не помню, чтобы выходил. Я уснул около половины десятого, а потом внезапно оказался у диктофона в каком-то трансе. Когда я закончил говорить, тот перед глазами все почернело. Проснувшись, я поглядел на часы. Было уже больше двух. Ты спал, и я чуть было не разбудил тебя… мне так хотелось с кем-нибудь поговорить.

— Жаль, что ты не разбудил, — сказал я.

Я снова подошел к окну, невольно уставившись на выпотрошенный небоскреб на другой стороне улицы, и услышал доносящийся откуда— то с вышины гул самолета.

— А ты не можешь придумать какое-нибудь объяснение? — спросил Хармон.

— Не знаю. Не из области медицины. Просто идея, весьма фантастичная. Если то, что ты тут надиктовал, является правдой…

— Да?

— Значит, ты читаешь чужие мысли. Никто еще не доказал существование телепатии, хотя эксперименты весьма убедительно указывают на возможность ее. Мозг — таинственный орган, Хармон. О нем мало что известно. Например, шишковидная железа — одна сплошная загадка. А сама природа мысли!.. — Я закурил погасшую сигарету. — Материя и мысль — это вибрации. А вибрации — волновые импульсы, которые могут передаваться при благоприятных условиях. А условия у нас сейчас чрезвычайные. С точки зрения психиатрии, мы все здесь ненормальны. Безумие носится в воздухе. Твой разум не может быть в норме при таких-то нагрузках, и поэтому может обрести такую чувствительность, что вошел в телепатический контакт с каким-то другим разумом.

Хармон задумался.

— Но тогда почему я не чувствую постоянного контакта? Почему он возник лишь на десять минут прошлой ночью?

— Мысли, которые ты получил, возникли под огромным эмоциональным напряжением. Если моя теория верна, то этот убийца — просто псих ненормальный. Обстановка, желание выжить, а также жесткий самоконтроль лишили его обычного выхода эмоций. Он пытался сдержать лавину мыслей и чувств, громоздящуюся в его мозгу. Если бы он, например, напился, то ничего бы не случилось. Но контроль держал его в темнице до тех пор, пока поток не прорвался через обычно заблокированный канал. Я видел, как проводили психоанализ убийцам, Хармон. Как правило, они не хотели убивать. Но им отказывали в других источниках эмоционального освобождения, или, по крайней мере, они не видели таковых. Таким был Джек Потрошитель. Комплекс страхов заставил его убивать женщин вместо того, чтобы, например, жениться. Если нормальные каналы заблокированы, поток эмоций устремляется через ненормальные.

Хармон схватил восковой цилиндрик и внезапно с силой швырнул его на пол. Цилиндрик треснул и разбился.

— Может, ты и прав, — пробормотал он, — но что-то не так с моим сознанием, да?

— Я бы не сказал, что что-то не так. Но ничто извне не может излечить такое напряжение.

— Зато его так легко заполучить, — с жесткой иронией сказал Хармон.

Мы замолчали, прислушиваясь к далекому гулу орудий на фронте.

МЕДЛЕННО ТЯНУЛИСЬскучные дни. Кто-то покинул город, но немногие, поскольку в сельской местности всех ждал голод. А в мегаполисе можно было надеяться найти воду и продовольствие, если усердно искать. Так что мы оказались здесь в ловушке, скованные невидимыми оковами. Как проклятые. А может, мы и были проклятыми. Хармон страдал и становился все изможденнее на вид. Глаза у него неестественно ярко блестели, щеки были лихорадочно-красными, губы потрескались. И через неделю произошло повторение телепатического сеанса.

Однажды ночью я вернулся со скудным уловом пищи и нашел Хармона сидящим у диктофона и ждущим меня. Костлявое его тело тряслось, лицо выглядело белой бородатой маской.

— Это случилось опять, — пролепетал он. — Час назад.

Я молча положил свою добычу и схватил наушники. Смутный лунный свет сочился сквозь треснувшее окно, грязное и давным-давно не мытое. Хармон выглядел неясной тенью, прислонившись к стене, полускрытой мраком.

А я снова стал слушать жуткий голос.

— Иди, иди, иди же!.. Быстрее! Расходуй свою мозговую энергию. Только ступай осторожно. Не показывайся в лунном свете. Не выходи под открытое небо. Слышишь пушки? Каждый залп добавляет еще один заряд к моему и без того перегруженному токами мозгу. Убийства собаки и солдата оказалось недостаточно. Потенциал продолжает накапливаться. Нужно еще одно освобождение. Тени меня не защитят, они скользят, уплывают, ускользают от меня, оставляя уязвимым под небесными молотами. Мне нужно снова убить… Я захожу в здание. Здесь спят люди, беженцы. Двери теперь никто не запирает. В холле очень темно. А в углу… Что там, в углу?! Черный, бесформенный комок. Кто-то спит, завернувшись в одеяло. Старик. Мои глаза теперь привыкли к мраку. Кажется, я все вижу отчетливо. В моей голове энергия, а свет — этот ведь тоже энергия… Пушки продолжают грохотать. Я слышу, как наверху пролетает самолет. А тени следуют за мной. Они велят мне убивать. Они защитят, охранят меня… Старик хрипит и стонет во сне. Шея его сухая и тощая. Покрытая старческими морщинами кожа похожа на чешую… Целая паутина морщин. Я опускаюсь на одно колено возле него. Тишина, смутный лунный свет из раскрытой двери и ритмичное дыхание, от которого шевелится пергаментно-желтая кожа. Энергия вытекает из моего мозга, и стук в висках становится все слабее. Тени наклонились надо мной, готовые прыгнуть. Очень мягко, нежно мои руки смыкаются вокруг горла старика. Буря экстаза! Облегчение, бурный поток, распахивающиеся под его натиском ворота, и мой мозг становится холодным и спокойным… только слабая боль в пальцах, зарывшихся в чужую плоть… И все кончено. Старик мертв. Мой мозг свободен, успокоен. Небо мне больше не страшно. Гул орудий не сотрясает цитадель моего разума. Я расслаблен, радостен, счастлив…