Генри Каттнер - Древо познания

Теперь воспоминания сменились с картинок на стремительные приливы силы, разрастающиеся до такой степени, что вся энергия этого места теперь несла знания о себе и о том, что происходит. Раса, построившая храм, всем своим коллективным разумом пыталась создать жизнь внутри сооружения. Каждый отдельный разум сконцентрировался на общей цели, отбросив любые другие, отгородившись от всего остального, замкнувшись во времени, пространстве и материи, чтобы собрать всю свою волю и пробудить жизнь.

Вот так родился Хранитель. Из слияния бесчисленных умов и чистой цели, захватившей всю расу, рождался новый единый разум. Неописуемая смесь, обладающая парадоксальным слиянием индивидуальности, но не знающая единства. Я, мыслящее, как Мы.

Поток воспоминаний прекратился. Из пустоты, которую голос оставил после, в сознании возник вопрос.

— Ты понимаешь?

Он увидел огромную безличную отчужденность, далеко превосходившую все, что было похоже на презрение. То был голос миллионов, обращенных к одному. Он не чувствовал обиды. Только ошеломление от их величия:

— Я понимаю, — робко ответил он. — Но зачем? С какой целью все это было сделано? Когда? Кто?

— Их имена тебе ни о чем не скажут, как и для народа, давно всеми забытого. Но цель их состояла в том, чтобы творить. В мире никогда не было ничего совершенного. Мы же хотим создать такое, в котором значение имело лишь одно — простое счастье. Но ни один ныне существующий мир не подходит для этого, ни одна ныне существующая раса не способна жить счастливо в условиях совершенства. Однако наша так сильно его желала, что взялась за создание такого мира и такого народа. Потому мы и приняли эту форму. Свершение настолько масштабно, что мы до сих пор лишь закладываем в него фундамент. Но мы добьемся успеха. Мы обязательно добьемся. Смотри!

Внезапно его охватила сила, превосходящая все, с чем он сталкивался прежде. Его так быстро подбросило, что казалось, будто время остановилось, после чего понесло к окну.

Сквозь полупрозрачное стекло он увидел серую плоскость пустоты. Повсюду сновали туда-сюда смутные тени, которые то исчезали, то становились такими четкими, что можно было разглядеть какие-то очертания. И что-то вроде благоговения охватило его, когда он впервые четко осознал способность к включению, которая жила в этом сложном уме. Частью своего сознания он говорил мысленно, вызывая воспоминания из своей расовой памяти. И все же была бесконечно большая часть, которая пробиралась сквозь пустоты в поисках совершенства, отбрасывая тени на эту серость, которую он наблюдал. Разве не ощущал он за ними могучего третьего, безмятежно и одиноко размышляющего над безмятежными, вечными проблемами?

В этих размышлениях было космическое головокружение, вызывающее смятение всех чувств. Он снова повернулся к пустоте снаружи, и, пока смотрел, она начала приобретать глубину и движение, беспокойно шевелясь. Вскоре он понял — что-то готовится. Туманная масса катилась в одну сторону, все выше и выше, сгущаясь в туманную тьму, которая постепенно превратилась в окутанную туманом гору, горную гряду, длинную рваную панораму покрытых вуалью вершин, поднимающихся на фоне небытия.

Высоко в облаках что-то блеснуло белым. Башни, стены, обретающий очертания нереальный город. Он медленно поднимался, его очертания менялись и снова формировались, пока он не стал высоким и сияющим, как корона на горных вершинах. Над ним клубились тучи. Два-три раза в темноте блеснул ослепительный свет.

Когда туман рассеялся, по всем фиолетовым склонам раскинулся город. Горы сливались, бледнели, редели. Туман вздымался большими мягкими волнами, чтобы снова затмить их, и серая пустота снова сомкнулась над исчезнувшим творением.

И все же туман беспокойно вздымался, взбаламученный блуждающим разумом присутствия в туманные формы, которые постепенно тускнели. Он видел скалистые берега, над которыми вздымались волны клубящегося тумана; он видел широкие равнины, которые выгибались дугой, переходили в горы и снова таяли в ничто. Огромные расплывчатые очертания пробивались сквозь туман, чудовища из самого отдаленного рассвета эволюции и один-два человеческих силуэта мелькали в полумраке. Большие города обретали форму и снова исчезали. Реки беззвучно неслись вниз по окутанным туманом ущельям к туманному морю. Но серая мгла поглотила все и беспокойно зашевелилась в рождении других вещей.

ОДНАКО НЕ ВСЕфрагментарные творения были чисто материальными. Он уловил странные смутные волны эмоций, пробивающиеся сквозь туман, каким-то образом воспринимаемые внутренним зрением, которое пробудило в нем это присутствие. Этот огромный разум притягивал волны насилия и мира через плазму миров, в которых он экспериментировал, объединяя эмоции в странные паттерны, чтобы произвести реакции на разум наблюдателя, которым он не мог дать названия и никогда не мечтал о существовании.

Он понял, что нечто строило сложные структуры из этих узоров точно так же, как оно строило горы и города, и, подобно им, отбрасывало все в беспокойном поиске своей, пока еще скрытой цели.

Внезапная вспышка света в постоянно меняющемся полумраке внезапно оторвала его от тщетных попыток следить за работой сложного разума. В одном недоуменном взгляде он увидел сквозь туман просвечивающую фигуру девушки. У него перехватило дыхание, он нетерпеливо подался вперед. Ее реальность была ошеломляющей, как удар, острая, живая, она была живой посреди изменчивого ничто.

В момент ее появления показалось, что он почувствовал внезапное напряжение в огромном сложном нечто, которое наполняло его. Что-то вроде пробужденного интереса, удивленного и внимательного, сосредоточенного на нем самом. Это было не более чем мимолетное впечатление, потому что все его внимание сосредоточилось на яркой фигуре этой девушки. Было в ней что-то такое, что вызывало любопытство в его чувствах, даже в том мимолетном взгляде, который был единственным, что он видел в ней. В это мгновение он понял только, что она прелестна, стройна, легконога и до странности знакома. Но как только его глаза нашли ее, она исчезла, как дым исчезает на ветру, расплылась и растаяла, пока не превратилась в яркое пятно плывущего пара, вокруг которого снова сомкнулась тьма.

Ярость внезапно вспыхнула в нем, когда веселый туман исчез. Горькая утрата и боль тоски. Внезапное желание каким-то образом последовать за ним, острая необходимость взглянуть поближе в живое лицо, которое он едва видел. Желание быстро вспыхнуло в нем. Его настойчивость, должно быть, затронула великое присутствие, столь странно сосредоточенное на происходящем, потому что голос произнес в голове: «Иди сюда». И вдруг все расплылось.