Игорь Шестков - Фабрика ужаса. Страшные рассказы

…

Вау! Не кабинет, а овальный зал…

С дорогим паркетом, хором и росписью на потолке. Херувимы, серафимы и целый сонм каких-то героев-силачей.

Гомоэротическая лепнина с копьями, знаменами и пушками…

В зале звучала музыка. Старая запись. «Чаттануга Чу-чу» в исполнении оркестра Гленна Миллера. Все присутствующие танцевали.

Сотрудники агентства и сам шеф оказались очень старыми людьми. Сильно за 80. Лысые или седовласые старцы в смокингах и жуткие напудренные старухи в бальных платьях. Шеф — во фраке и в черном цилиндре, обернутом атласной красной лентой. На ленте — золотая бляшка в форме мертвой головы. Многозначительно мне подмигнул и кивнул.

И последнее, самое удивительное — в кабинете находился средних размеров паровоз с пассажирским вагоном. Стоял на рельсах.

Паровоз то и дело гудел и сипло выпускал пар из своих механических легких. Казалось, что он кого-то ждет. Из его кабины выглядывал веселый негр-машинист. Сверкал белыми зубами и жевал жвачку.

И это — рекламное агентство? Тут я должен работать над рекламой стирального порошка? Подходящее место.

Поначалу остальные будущие мои коллеги меня не замечали, потом, очевидно, заметили. Но музыку не выключили, танцевать не перестали… знаками пригласили меня присоединиться.

Я вышел на середину зала, закрыл глаза и начал ритмично сдвигать колени влево и вправо… а потом попытался отбить чечетку. Не получилось. Чуть не упал из-за острой боли в лодыжке.

Танцевал и терзал себя мыслями.

Что я буду делать в этой компании, среди этих танцующих мумий, карточных королей и пиковых дам? Я, человек, которому опротивела жизнь. У меня нет никаких идей. Все давно прогорело. У меня болят суставы. На душе муторно. Мне омерзительна реклама. Противен весь этот меркантильный мир, катящийся в пропасть.

Может быть, лучше покончить с фарсом, достать потихоньку нож из кармана и перерезать себе горло? Красное пятно в середине зала и скрюченная лежащая фигура придадут ему драматическую завершенность.

Затем… о наваждение, о печаль…

Ко мне подошла высокая пожилая дама в железной зубчатой короне, с закрытым сиреневой вуалью лицом, взяла меня за руку и повела за собой.

Она увела меня в вагон.

За нами в вагон зашли и все остальные. Чинно расселись на деревянных сидениях. Отрешенно смотрели перед собой. Молчали. Перебирали пальцами четки.

Шеф в цилиндре снял со стены старомодный микрофон и проговорил в него несколько слов. Из динамиков прохрипело: «Следующая остановка — Чаттануга. Чаттануга, Теннеси. Время прибытия — между июнем и августом. Счастливой поездки, друзья! Как я вам завидую!»

После этого шеф вышел из вагона. Стоял под неизвестно откуда взявшимся газовым фонарем и махал нам на прощанье рукой в белой перчатке.

Паровоз загудел особенно громко и протяжно, мы тронулись.

Я спросил даму в короне, сидящую рядом со мной — как же мы переедем на поезде через Атлантический океан, неужели янки построили мост… а она, вместо того, чтобы засмеяться, резко отдернула сиреневую вуаль…

О, страх и трепет! То, что я увидел, не было лицом женщины.

Вокруг жилистой, землистого цвета шеи этого существа обвились две шипящие змеи, вместо носа зияла дыра. Впалые щеки и острый подбородок заросли кустистой бородой цвета старинного нефрита. Из безгубого ее рта торчали темно-синие зубы. Глубоко посаженные бесцветные глаза смотрели на меня без печали и сожаления.

Больше вопросов я не ей задавал.

Потому что неожиданно понял, что ее лицо, лицо дюреровской Смерти с известной гравюры, и было ответом не только на мой шутливый вопрос, но и на все самые важные для меня вопросы, которые я всю жизнь задавал себе и миру.

Понял, что началось мое последнее путешествие, которое кончится заведомо не в мифической, веселой, состоящей из радостных аккордов Чаттануге, а в другом, куда более мрачном месте, понял и то, что единственное, что я могу еще сделать — это постараться достойно встретить конец.

Как-то само собой стало ясно, что войдя в овальный зал, а потом и в вагон, я покинул нашу обычную реальность и теперь нахожусь… где угодно, только не в рациональном и приземленном до рвоты, раздраженном Берлине 2019 года.

Меня не покидало неприятное чувство, что я влез в чужую историю. Что меня поймали в капкан, который ставили не для меня.

Итак, поезд тронулся…

Я приник к окошку и стал жадно смотреть. Предполагал, что наш тяжелый паровоз пробьет стену здания и мы рухнем на землю как сошедший с рельсов вагончик на Американских горках. Надеялся на то, что мы поплывем в воздухе, как Санта Клаус в своих санях. Но ни того, ни другого не произошло.

Мы проехали сквозь невидимое отверстие в стене овального зала и попали в темный туннель. Я так его назвал. Что это было на самом деле, через какие кротовые норы вел этот туннель, куда, я не знаю.

Спустя какое-то время мы выехали из туннеля.

Вокруг нас была земля. Серая, сухая, похожая на бетон. Пыльная.

Ни деревца, ни кустика, ни цветка. Ни холмика, ни домика…

Небо было крысиного цвета. Ни облака. На горизонте — ничего, кроме горизонта.

Перевел взгляд на пассажиров… и поразился произошедшей с ними перемене. Никаких смокингов и бальных платьев на них больше не было. Все были одеты в рабочие штаны цвета льна и такие же майки с длинными рукавами. На головах у всех были одинаковые круглые шапочки. На ногах — грубые черные ботинки.

На лицах женщин не было грима.

Но самое странное — все пассажиры превратились в людей без возраста, без фигуры, без ярко выраженной индивидуальности…

Все от двадцати пяти до пятидесяти пяти. Все среднего роста. Ни толстые, ни тонкие, так себе… Выражение лиц — как у манекенов.

Моя соседка потеряла корону и вуаль. У нее появились курносый нос и губы, а борода исчезла. Уборщица. Дежурная. Рабочая на складе. Ничего необычного.

И я тоже стал таким как все. В рабочих штанах, майке и шапочке.

Желания, страхи и боли пропали, мысли замедлились, но не исчезли.

Кто-то к чему-то нас тщательно подготовил, внешне и внутренне. И произошло это в том самом темном туннеле.

Неужели к заключению и лагерным работам?

Похоже. Не хватало только татуировки на руках. На всякий случай внимательно осмотрел руки — нет, не было татуировки.

Как же они, те, кто всем этим управляет, будут нас различать? Кто они?

Тут одна из впереди меня сидящих дам слегка приподнялась, и я увидел на ее спине, на майке что-то вроде штрихкода. Как я узнал позже, каждый из нас имел свой код или номер, состоящий из 34 цифр. Чтобы узнать его достаточно было коснуться тела специальном прибором. Код этот нельзя было изменить. На майке код печатался для того, чтобы его можно было прочитать с большого расстояния. И не только на спине, но и на груди. И на штанах, и на шапочке.