Дмитрий Ахметшин - Комплот детей

Если только кто-то не зашёл с другой стороны.

Пять лет назад, когда нужны были деньги, Игорь в составе строительной бригады налаживал в этом здании электрику. «Самолёт» тогда только-только открывался, и мимо Игоря, ковыряющегося в проводке, провозили стеллажи и холодильники. Но главное что Игорь вынес оттуда, как он понимал сейчас — это знание, где расположена служебная дверь.

— Потерпи немного, дорогая, — сказал он жене. — Скоро мы отдохнём.

Они прошли через подземную стоянку, Игорь разыскал неприметную дверь, которая никогда не запиралась, однако была под неусыпным надзором камеры. Здесь силы вновь покинули Ленку, и пришлось три лестничных пролёта тащить её буквально на плечах. Вот, наконец, и она. Дверь со стеклом, с мерцающими над ней аварийными лампочками. Аккумуляторы всё ещё работали.

Закрыто. Проклятье!

— Ну-ка, милая, подожди в сторонке.

Игорь отвёл жену на полпролёта вниз, усадил на ступеньках. Сорвал со стены огнетушитель и несколькими ударами разбил стекло вдребезги. Просунув в отверстие руку, покопался там и мысленно открыл бутылку с шампанским, услышав, как щёлкнул замок. До настоящего шампанского было подать рукой.

— Где мы? — спросила снизу Ленка. Игорь подумал, что ужасно рад был слышать первые её осмысленные слова… и в то же время, ужасно их испугался.

Он засуетился.

— В супермаркете. Ты помнишь что-нибудь? Как голова? Не болит?

В ответ — ничего. И снова он водрузил львиную часть её веса на себя. Аварийная лампочка почти не разгоняла темноту. Со стола пустующего поста охраны Игорь забрал оставленный кем-то аккумуляторный фонарь. Холодно и темно. Бесконечные коридоры, тишина против урчания холодильников. Казалось, за тонкими стенками из гипсокартона и арматуры — пустота космоса. На холодильниках моргали красные лампочки — впрочем, продукты в них наверняка охладились сильнее прежнего.

— Скажи, ты меня украл? — прошептала Ленка. В тишине и буддисткой уединённости этого места её голос казался оглушительным. Игорь внезапно вспомнил, как видел здесь воробьёв. Нет, натурально, маленькие наглые птицы жили в магазине и зимой и летом, они порхали между трубами под высоким потолком, сидели на ручках покупательских корзин и, конечно же, оглушительно чирикали. Наверное, многие покупатели считали их своими персональными галлюцинациями. Когда над тобой проносится стая птиц и исчезает, рассосавшись по укромным уголкам, несложно заподозрить себя в тотальном недосыпании.

— Всего лишь взял своё, — ответил он. И, спохватившись, прибавил: — Я не мог допустить, чтобы тебе и… и ребёнку причинили вред.

— Всё ещё тяжело идти, — сказала она. Было слышно, как рукава шуршат по ткани пальто, прощупывая округлость живота.

Потом спросила:

— Что случилось с доктором?

Прошедшей ночью Игорь репетировал ответы на многие вопросы, включая и этот. Но сейчас все они испарились. Он молчал, так долго, что молчание это против его воли стало многозначительным.

Она как будто бы вспомнила. Хотя физически вспомнить ничего не могла, так как находилась под глубоким наркозом.

— Как ты мог, Игорь? Он делал бескорыстные вещи. Он спасал жизни.

— Я тоже делал бескорыстные вещи. Я спас жизнь нашего сына.

Ленка отвернула лицо.

— Я не хочу этого ребёнка.

— Придётся потерпеть, — отрезал Игорь.

Они слегка заблудились в крыле менеджеров с закрытыми дверьми и фильтром для воды, наполненным до самого верха льдом, а потом, следуя за лучом фонаря, как за косяком серебристых рыбок, выплыли на просторы торгового зала. Где-то под потолком были рассыпаны красноватые звёзды; как у любых других звёзд, их призванием было отнюдь не освещать людям путь. Служили они для каких-то других, дремучих и мудрых целей. Игорь не знал для каких.

Луч фонаря, мечущегося как хвост разъярённой кошки, задрожал. Здесь было огромное ледяное царство, как, собственно, и везде, но подо льдом скрывались настоящие сокровища.

— О Господи… — сказал Игорь — Господи, мы добрались! Посиди-ка здесь, а я организую нам стоянку. И добуду еды. Ты, наверное, даже не думала, что твой муж будет когда-нибудь добывать тебе еду как настоящий дикарь.

— Я ничего в жизни больше не съем, — сказала Ленка, когда Игорь исследовал ближайший к ним прилавок. Он замер между красной рыбой, упакованной в целлофан, и банками с консервированной сайрой. — Я убегу. Клянусь богом, убегу от тебя и довершу начатое. Я не буду носить это под сердцем.

Всё было примерно так, как он предполагал. Оставлять её хоть на минуту, хоть на мгновение теперь — безумие. Он так и сказал, приблизив лицо к её лицу, обоняя запах пропитавшегося потом тела и чего-то ещё. Ужаса, от которого начинают трепетать ноздри.

— Даже не надейся, что я выпущу тебя из виду, — прибавил Игорь, снимая с полки так кстати подвернувшийся моток скотча и заключая в плен беспомощные конечности женщины, похожие на подстреленных, ощипанных пташек. Держать себя в руках получалось на удивление легко. Та царапина, что испугала его тогда, несколько дней назад, почти зажила: от неё на чумазой Лениной щеке остался невразумительный след. Перепутав причину и следствие, Игорь подумал, почти смеясь: «Как меня могла вывести из себя такая мелочь?»

Наконец удалось организовать подобие лагеря. Игорь имел подобный план в голове с самого начала. У него было много времени на обдумывание. Здесь имелись портативные газовые плитки и баллоны к ним — всё это люди в прежние времена брали на пикники или в загородные дома. Мужчина решил, что до конца холодов запасов газа должно хватить… на крайний случай, впрочем, есть ещё уголь.

А еда! Господи, сколько же здесь еды. Эти уходящие в бесконечность полки… Игорь захлёбывался от восторга. Странная лёгкость появилась в икрах. Немота в кончиках пальцев — они начали подмерзать, — перестала иметь всякое значение.

Получасом позже, поедая бутерброд с куском жёсткого сала, Игорь вежливо выслушивал доводы жены и, выкраивая промежутки между фразами, пропихивал ей в рот куски грудинки и размороженный и любовно порезанный им самим помидор.

— Ты не сможешь держать меня здесь вечно, Гошик, — заливаясь слезами, говорила она.

— Я и не собирался. Мы подождём весны… подождём, пока не родится наш сын.

— Я клянусь, я что-нибудь с собой сделаю. Ты и моргнуть не успеешь, как всё уже случится. Он и так уже почти мёртв, Игорь. Почему ты не позволяешь мне от него избавиться?

— Он жив, — Игорь улыбался. — Мой сын жив.

— Это всего лишь фантазии. Ты, видно, сошёл с ума, раз не видишь очевидного… это страшная правда, но она — правда. Странно, да? Я проживала целые жизни в книгах, которые ты пренебрежительно называл беллетристикой. Я вырастила нашего первого сына, в то время как ты предпочел от него отказаться. Так чем тебя огрели по голове, что ты предпочёл занять моё место? И как тогда мне быть, кроме как не занять твоё? Очнись уже от грёз, Гоша, времена изменились.