Алан Кранк - Кормилец

Шашлык мы доели под Краснодаром, а водку они допили под Горячим Ключом. Разговоры на заднем сиденье стали еще более откровенными и развязными. А я все сильнее ощущал себя дерьмом. Я представлял Марину в пустой темной квартире. В одной руке она держала мятую, зацелованную добела распечатку УЗИ, другой гладила себя по животу, беззвучно шевеля губами. Мрачная фантазия смешивалась в голове с обрывками веселых масляно-похотливых речей на заднем сиденье и взрывами пьяного хохота. Шматченко бил ногами в спинку водительского сиденья, а Наташа хлопала в ладоши. От этого мерзкого коктейля мне хотелось остановить машину, выйти, найти камень на обочине и бить им по головам развеселых пассажиров – долго, со всей силы, размолачивая черепа и смешивая осколки костей с мозгами.

Но вместо этого я делал вид, что меня их разговоры нисколько не беспокоят, и в бессильной ярости таращился в усыпанное разбившимися насекомыми лобовое стекло. Чтобы все получилось, нужно было двигаться к намеченной цели. Я сосредотачивался на дороге, работе двигателя, шуме колес, освещенном пятаке асфальта перед капотом, куда время от времени попадала дорожная разметка. Чувство реальности притуплялось, как это часто бывает в пути. Возникало ощущение пребывания вне времени и пространства. Как будто меня нет. Как будто мы давно разбились и погибли, а по дороге несется невидимая машина, набитая призраками, не заметившими смерть».

«Запись 19 от 2.10.2017 г.

Около двух часов ночи Шматченко кивнул на стоявшую у дороги постройку из белого кирпича с неоновой вывеской «Отель «Элита» и скомандовал «приехали». Я притормозил рядом с одиноким «КамАЗом». Наташа едва вылезла из машины. Не знаю, сколько она выпила, но чтобы не упасть, ей пришлось облокотиться на багажник. Она долго стояла у открытой двери, удивленно разглядывая темную стоянку, а потом молча посмотрела на меня, ища то ли объяснений, то ли поддержки. Но за время пути было сказано слишком много обидных и глупых слов. Месть за «просто знакомую» состоялась. Я сделал вид, что ничего не замечаю.

Наш попутчик не унимался и продолжал сыпать пошлым вздором. Он впал в знакомое состояние злобного веселья и балансировал на грани, за которой должен был превратиться в бешеную собаку. Я надеялся расстаться с ним раньше, чем это произойдет.

Ситуация не располагала к абстрактным размышлениям, и все же, оказавшись в помещении, я отметил чувство юмора автора гостиничной вывески. Внутри было так же грязно, ободранно и уныло, как в Наташиной ночлежке. За стойкой администратора, больше походившей на прилавок сельского магазина, потягивалась от сна прыщавая помятая девчонка, которая, судя по яркому макияжу и осоловелым глазам, давала гостям не только ключи.

Номера располагались один за другим, по левую сторону коридора. Первым был мой.

– Ты не спи, – сказала Наташа, когда я отомкнул свой номер и открыл дверь. – А то проспишь самое приятное. За тобой должок. Не забыл? И надеюсь, что ты будешь в лучшей форме. Во вторник было как-то… Ну, ты сам понимаешь. Я искупаюсь и приду. Хочешь, можем искупаться вместе?

– Нет. Спасибо, я как-нибудь сам.

– Какой ты скучный. Ладно. Но только не засыпай. – Она в последний раз дыхнула на меня перегаром и зашагала неуверенной походкой вдоль по коридору.

Для того чтобы предсказать этот ход, не надо было обладать особым воображением. Я ждал подобных слов, как только она сказала, что может заменить Петровича. Думаю, одолжению предшествовал несложный математический расчет. Три дня разделяют две ночи. Отличная возможность закрепиться на захваченной высоте.

– Завтра в семь у машины, – сказал Шматченко, прежде чем отправился следом за ней.

Я кивнул и зашел в номер, прислушиваясь к ровной болтовне и удаляющимся шагам. Потом хлопнула дверь соседнего номера, и все стихло.

Я сел на ободранный диван и подумал о завтрашнем дне. Каких птиц собирался ловить Шматченко? Насколько образным было выражение, если мы купили клетки? Вся эта история походила на абракадабру, но тем не менее я был полон решимости идти сквозь все эти бредни до конца.

Стоя под душем, я расслышал голоса за стеной. Сперва подумал, что это телевизор, но когда выключил душ и прислушался, то понял: короткие вскрики удовольствия принадлежали Наташе. Никакого насилия. Все было по обоюдному согласию. Месть за «просто знакомую» получила вполне логичное завершение.

«А если он ее убьет?» – подумал я.

Такой оборот событий показался мне более чем возможным. Я быстро оделся и выскочил в коридор.

– Наташа, открой!

Я постучал в дверь соседнего номера и припал ухом к двери. Звуки стихли. Потом хлопнула дверь санузла и зашумела вода.

– Наташа. Ты слышишь меня? Открой! – еще громче позвал я.

– Что еще? – Ее голос был усталым и пьяным.

Она стояла прямо за дверью.

– Открой. Нам надо поговорить. Где Олег?

– В туалете.

– Он сумасшедший.

– Я поняла.

– Буйный параноик и садист. Его отправили на лечение за издевательства над животными. Он может быть опасен. В больнице его месяцами держали в смирительной рубашке.

– И, похоже, в смирительных трусах. Никогда не видела такой стояк.

– Наташа, послушай, мне не смешно. Открой. И иди к себе в номер. Я ему все объясню.

– Не надо никому ничего объяснять, Игорь. Ты и так много сказал за сегодня. Я бы сказала, даже слишком много. Иди спать. А лучше – иди ты на хер, долбаный импотент. Аревуар.

Я простоял у двери еще с четверть часа, пытаясь убедить ее. Она больше не отвечала. А спустя какое-то время я снова услышал шумную возню и сладострастные стоны.

Вернувшись, я лег в сырую, пахнущую плесенью постель. Луна тускло освещала ободранные обои и кривые серые потолки. Я вспомнил умирающего в ночлежке Свиридова, и мысль о том, что теперь на его месте оказался я, напугала меня. Я прислушался, и снова до меня донесся ритмичный сухой скрип кроватной сетки, голоса, частое прерывистое дыхание Наташи и Шматченко… И чье-то еще – третье. Дыхание ровное и холодное. Это дышало Место. Наблюдавшее за нами и ждущее нас».

Игорю приснилось, что он мертв. Он лежал на спине, и земля сверху давила на него. Он не мог ни пошевелиться, ни открыть глаза. Что-то тонкое и холодное опутывало его лицо, как будто клок длинных оживших волос. Бесконечно медленно и долго волосы лезли ему в нос, в рот, в уши. Прорастали десятками тонких длинных корней, проникая все глубже в пищевод и легкие.

«ЧЕРВИ БУДУТ ЕСТЬ НАШЕГО МАЛЫША», – прошептал женский голос под ухом. Знакомый голос, который он не слышал много лет.

Он вздрогнул. Глубокий вдох. Вязкая чернота отпускала медленно, словно он нырнул в железнодорожную бочку с нефтью и теперь медленно поднимался на поверхность. В тело возвращалась жизнь. Игорь разжал веки и обнаружил себя сидящим в темной спальне на краю кровати. В окно светила луна. Предплечья и лодыжки покрылись гусиной кожей. Во рту пересохло.