Алан Кранк - Кормилец

Дверца кабинки скрипнула и открылась. Игорь продолжал завороженно смотреть на ее ссохшиеся до кукольных размеров, покрытые влажной глиной ступни. Наташа сделала три шага и остановилась прямо перед ним.

– Мы ждем тебя. И не с пустыми руками, – шепнула она ему в ухо.

Ледяные пальцы коснулись щеки. Смелость вдруг исчезла, и легче было умереть, чем взглянуть ей в лицо. Персиковое зловоние душило, словно его ткнули лицом в ведро с гнилыми фруктами. Она склонилась к его шее, как перед поцелуем или укусом.

– И не забудь заехать за мной, когда отправишься ловить птиц. Я тебе помогу. – Наташа вдруг рассмеялась тем ядовитым смехом, которым смеялась всю дорогу в машине во время последней ночной поездки много лет назад. В нем было больше зла, чем веселья.

В три часа дня Галина Сергеевна вошла в парк. Побродила по центральной дорожке из одного конца в другой и вернулась обратно. По пути ей встретились только два школьника с рюкзаками и девушка, выгуливающая мелкую рыжую собаку с глазами, как у креветки. Через пару часов народу здесь будет куда больше – многие из возвращающихся с работы захотят срезать путь через парк. Надо будет действовать быстро. Она беспокоилась не о себе, а о докторе. Его не должны спасти.

Лучше других подходила шестая от входа. Старуха выбрала ее неделю назад и сегодня, еще раз обойдя все дорожки, убедилась, что не ошиблась. Лавка относительно хорошо сохранилась – всего одна вырванная из спинки планка. Две елки по бокам отлично прикрывали место от посторонних взглядов. И не настолько далеко от входа, чтобы вызвать подозрения врача.

Старуха провела рукой по доскам сиденья. Мелкие льдинки впились в тонкую, как оберточная пленка в супермаркете, кожу, но до крови не поранили. Подо льдом скамейка была мокрой.

«Он не станет садиться на мокрое, – подумала она. – Как же глупо. Надо было смахнуть наледь раньше. Полчаса назад. И солнце было ярче. И оставалось больше времени до встречи».

Она достала телефон и посмотрела на разбитый экран. Половина четвертого. Не паникуй. Еще успеет подсохнуть.

Она села на правый край. Ее саму мокрая скамья не смущала. Геморрой или пиелонефрит в ее случае такая мелочь.

Он должен сесть слева от нее. Для того, чтобы он именно сел, а не стоял перед ней как истукан, она будет говорить тихо и не будет поднимать лица. Говорить она будет по существу. Так, чтобы ему было понятно. Так, чтобы то человеческое, что осталось в нем, простило ей этот шаг. Если, конечно, это «что-то человеческое» еще осталось. А если нет? Тогда тварь рассмеется ей в лицо со словами: «Ты опоздала, старая дура!» Схватит ее за подбородок, раскроет рот и высыплет в него пригоршню проклятой земли с полигона. Или что там она в таких случаях делает. А потом спокойно встанет с лавки и уйдет.

Старуха положила сумку на колени. Рука полезла внутрь и нащупала ледяное лезвие. Главное – не быстрота, а неожиданность. Он должен отвлечься, посмотреть в сторону или глубоко задуматься. Скорее всего, последнее: у него есть над чем подумать. Если она попадет точно в горло, этого будет вполне достаточно.

К Вере Васильевне Игорь с Мариной приехали без пятнадцати час.

Пока жена снимала с себя пальто и вешала его в шкаф, Игорь разглядывал фотографию на стене в прихожей, которую видел сотни раз. Тесть в камуфляжном костюме над телом мертвого лося. Того самого, чья пыльная голова со стеклянными глазами висела в сарае. Самая крупная его добыча, которой он очень гордился, к глубокому недоумению Игоря. Михалыч даже не застрелил зверя, а поймал его в капкан.

– Я поздороваюсь и пойду, – сказал Игорь, когда Марина хлопнула дверцей шкафа.

Они договорились, что Марина пробудет у матери до конца дня, а вечером Игорь заедет за ней.

Он разулся, расстегнул куртку, но снимать ее не стал. В периоды болезни у тещи развивалась особая язвительность.

– Куда ты торопишься? – спросила Марина.

– К следователю.

– Тебе к двум. Еще рано. Побудь хотя бы с полчаса.

Игорь скривил губы, но все же снял куртку и бросил ее на кресло в зале.

В спальне воняло мочой, лекарствами и горелым подсолнечным маслом. В углу, как в храме, висела большая икона Божьей Матери с Младенцем. К раме был прикреплен пустой подсвечник на семь тонких церковных свечей. Чуть ниже висела горящая лампадка. Несколько маленьких иконок в ряд стояло на тумбочке. Лампадка заметно коптила.

«Все готово, кроме самой тещи, – подумал Игорь. – Хотя это не точно».

Теща не шевелилась. Тело ее утонуло в глубокой перине, а на подушке лежала голова с приоткрытым перекошенным ртом. Все-таки это был инсульт. От дурных новостей подпрыгнуло давление. Ровная река крови превратилась в бушующий поток, который сорвал холестериновые бляшки со стенок сосуда и заткнул ими самые тонкие ветки русла. В том числе и в головном мозге. Антикоагулянты, которые еще лет шесть назад прописал кардиолог, Вера Васильевна, разумеется, не пила.

Марина села на край кровати. Игорь – на единственный стул, предварительно переложив с него тонометр и коробочки с лекарствами на подоконник.

– Мама, это мы, – тихо шепнула Марина, склонившись к кровати.

Теща шевельнулась, но глаза не открыла.

– Она спит, – сказал Игорь, – Пойдем в кухню.

Из глубины перины, как из-под земли, вылезла сухая рука с толстыми желтыми ногтями и схватила Марину за запястье. Впалые щеки вздрогнули. Черный провал рта скривился и стал чуть шире. Двигалась только левая часть, правая оставалась неподвижной.

– Где он? – прохрипела теща.

– Кто? – Марина чуть отпрянула от неожиданности.

– Твой муж.

Инсульт изменил ее голос не меньше, чем внешний вид. Казалось, что слова она произносит не на выдохе, а на вдохе.

– Здравствуйте, Вера Васильевна, – поздоровался Игорь.

Дыхание тещи участилось, и глаза открылись. Бессмысленные и злые. Они больше подошли бы голодной хищной рыбе, чем прикованному к кровати человеку.

– И что ты скажешь теперь? – Хрип напоминал шипение из крана во время отключения воды. – Где твои дети? Где мои внуки? Ты же самый умный. Где теперь твои дети?

«Инсульт поразил клетки мозга, перекосил рот, но не затронул ядовитые железы», – подумал Игорь.

– Лиза в больнице, а Сережу еще не нашли, – ответил он.

– Еще не нашли, – передразнила (насколько это было возможно в ее положении) она. – И никогда не найдут. Потому что его уже нет.

– Мам, не надо, – попросила Марина. – Пожалуйста. Тебе нельзя нервничать.

– Молчи. Я долго терпела, но теперь скажу. Ты просрал своих детей, урод. Потому что ты никогда не слушаешь, что тебе говорят. Я говорила тебе, что не нужно этих богопротивных мерзостей, но ты продолжал со шприца осеменять мою дочь, как корову на скотоферме. Я говорила, что не нужно телефонов, через которые педофилы находят себе детей, но ты подарил девочке именно телефон. Проклятый идиот. Пошел вон из моего дома. Чтобы глаза мои тебя больше не видели.