Чарлз Стросс - Дженнифер Морг [litres]

Чего-то не хватает, но я не могу понять чего.

Макмюррей отворачивается и подпускает ко мне медика с бумажным стаканчиком. Я пытаюсь пить, но я очень ослаб. С трудом набираю воды в рот, потом глотаю: половина содержимого стаканчика стекает у меня по подбородку.

– Еще. – Пока медик возится, я снова открываю рот. – Что случилось?

– Цель достигнута, – самодовольно говорит Макмюррей. – Рамона возвращается с добычей.

– Но ведь…

Замолкаю, ищу у себя в голове след Рамоны.

– Вы снова поставили блок.

– А почему нет?

Он отступает, чтобы медик – или кто он там – дал мне второй стакан воды. На этот раз у меня получается поднять руку и взять его, ничего не разлив.

– Поднимать ее мы будем еще часов двенадцать, и я не хочу, чтобы ваше запутывание прогрессировало, пока это происходит.

Я смотрю в его бледно-голубые глаза и думаю: «Попался, ублюдок. И ведь ты предаешь Биллингтона, который считает, что ты его верный пес». Мне все ясно.

– И вы поднимаете… объект? – уточняю я.

Потому что тогда-то я и отключился – как только мы вошли в зону смертоносного заклятья (или проклятья, или силового поля, как ни назови) вокруг хтонианской боевой машины на дне. Как раз когда Рамона увидела в перископе то, что искала, и открыла мой рот, чтобы заявить: «Вижу цель. Дайте мне еще три метра и ждите сигнала».

– Да, она везет объект.

– Когда… когда вы нас расцепите?

– Когда Рамона вернется и пройдет декомпрессию – то есть завтра. Нужно ее физическое присутствие. – Он вдруг мрачнеет. – Так что до тех пор возвращайся в свою комнату.

– Уф.

Я пытаюсь сесть и чуть не падаю с кресла. Макмюррей кладет руку мне на плечо, чтобы поддержать. Я оглядываюсь по сторонам, хотя в глазах все еще плывет. На другом конце комнаты Биллингтон о чем-то говорит с женой и корабельными офицерами. Я здесь один – с медиком и Макмюрреем. У меня сводит живот от холодного страха.

– Сколько я был без сознания?

Макмюррей смотрит на часы и щелкает языком.

– Около шести часов, – сообщает он и приподнимает бровь. – Сам пойдешь или придется ввести тебе успокоительное?

Я качаю головой и тихо говорю:

– Я знаю о Чарли Викторе.

Его пальцы вцепляются мне в плечо, как когти.

– Вы хотите свести счеты с Биллингтоном – это ваше дело, – поспешно добавляю я. – Но сперва верните мне телефон.

– Зачем? – резко спрашивает Макмюррей.

Несколько голов на другой стороне комнаты поворачиваются к нам. Он изображает беспечную улыбку и, махнув им рукой, поворачивается ко мне.

– Если вскроешь меня, я тебя с собой заберу на тот свет, – шипит он.

– Без паники.

Я сглатываю. Что можно сказать ему без опаски? Ну, хотя бы Рамона меня не слышит: не нужно прятать свои мысли.

– Она мне рассказала про гидроциклы, я знаю, как мы отсюда уходим.

И еще я знаю, что тебе место выделено, а мне – нет. Пора врать напропалую.

– Телефон не служебный, а мой собственный. Я его уже разблокированным купил, без контракта. Он мою месячную зарплату стоит, и я не хочу его потерять, когда клочки полетят по закоулочкам. – Я начинаю поскуливать. – Они все деньги, которые ты меня заставил спустить, будут год еще вычитать из зарплаты! Мне конец…

– С суши сигнал сюда не добьет, – рассеянно говорит он и разжимает хватку у меня на плече.

Я спускаю ноги на пол и стараюсь не упасть, пока мир вертится волчком.

– Не важно. Я звонить не собираюсь. Но можно мне его вернуть?

Я выставляю ногу за пределы контура. Макмюррей вскидывает голову и пристально смотрит на меня.

– Ладно, – говорит он спустя секунду, во время которой я не чувствую никакой странной чуждости, как в тот момент, когда морочил голову Эйлин в центре наблюдения. – Получишь свой дурацкий телефон завтра, прежде чем Рамона всплывет. А теперь вставай – ты возвращаешься на «Мабузе».

Макмюррей отправляет четырех черных беретов сопроводить меня обратно на «Мабузе», и им приходится очень постараться, чтобы выполнить приказ. Я висну на них тряпкой и страдаю от похмелья из-за препаратов, которыми меня накачивал этот ручной доктор Менгеле Биллингтона. Я едва переставляю ноги, куда уж мне забраться в лодку.

Снаружи темно: закат уже миновал, и небо черное – только на западе красноватая мгла. Когда наша лодка бьется о борт «Мабузе» у спущенной посадочной платформы, я замечаю, что охранники по-прежнему не снимают темные очки.

– Слушайте, а что за тема с очками? – спрашиваю я, по-пьяному невнятно выговаривая слова. – Ночь же на дворе!

Громила, который поднимается по лесенке передо мной, останавливается и оборачивается.

– Подводка для глаз, – наконец говорит он. – Думаешь, носить ночью зеркальные очки глупо? Ты попробуй ходить в черном комбинезоне, берете и с автоматом, но с подведенными глазами.

– Какая разница? Солдат не красится! – напевает громила сзади, фальшивя на полтона.

– С подведенными глазами?

Я качаю головой и взбираюсь на следующую ступеньку.

– Это недостаток условий работы, – говорит Первый Громила. – Кому-то приходится писать в баночку, чтобы пройти федеральный наркоконтроль, а нам – краситься.

– Да вы шутите.

– С чего бы? У меня есть акции, которые после ППП будут стоить баснословных денег. Если бы тебе кто-то предложил акции ценой в сотню миллионов и сказал, что нужно только подводить глаза…

– Погодите, – снова качаю головой я. – Но ведь корпорация «TLA» уже вышла на рынок? Как можно провести ППП, если она уже в биржевых списках NASDAQ?

Второй Громила у меня за спиной хихикает:

– Ты не с того конца подошел. Это не первичное публичное предложение, а Приход Планетарного Правителя.

Дальше мы поднимаемся в молчании, а я думаю о том, что в этом есть некий ужасный, но понятный смысл: если ты завел систему тотального наблюдения через косметику, глупо ведь не подключить к ней всю свою охрану? Но сбежать отсюда будет непросто, куда сложнее, чем казалось раньше, ведь каждый охранник – живая камера. Пока мы идем по коридорам, я бешено перебираю варианты. Может, получится заюзать подключение к сети Эйлин, чтобы установить на сервер гейс невидимости, и использовать симпатический канал на их глазах как контагиозный тоннель, чтобы они меня не увидели. С другой стороны, такие сложные решения обычно порождают кучу багов: хоть в одном месте ошибешься – и считай, что повесил у себя над головой мигающий неоновый знак «БЕГЛЕЦ».

Сейчас я настолько измотан, что еле переставляю ноги, куда уж тут браться за сложный электронный саботаж, так что в своей каюте я подхожу к кровати и падаю, прежде чем успеваю закрыть за собой дверь.

Гасите свет.

Когда я просыпаюсь, дрожа от ночного кошмара, снаружи еще темно. Я не помню, что мне снилось, но душа моя полнится чувством глубокого ужаса. С минуту я просто лежу пластом и стучу зубами. Ощущение такое, будто целый парад страшилищ протопал по моей могиле. Тени в комнате принимают угрожающие формы: я щелкаю выключателем прикроватной лампы, чтобы их разогнать. Сердце у меня заходится, как дизельный двигатель. Кошусь на часы. Пять утра.