Чарлз Стросс - Дженнифер Морг [litres]

Рамона идет за ним в дверь, а затем по мосткам в каморку, где разложено загадочное оборудование. У нее уже есть подобный опыт, и это ее успокаивает. Очень странно чувствовать, как ее руки застегивают ремни и замки, которые кажутся слишком большими в ее тонких пальцах. Рамона сбрасывает одежду, а затем делает несколько шагов по холодной стальной палубе и втискивается в гидрокостюм. Затем приходит черед внешнего костюма, прошитого подключенными к внешней муфте тонкими трубками, грузового пояса, ножа и химических факелов.

«А трубки зачем? – спрашиваю я. – Я думал, ты можешь дышать под водой».

«Верно, но там холодно, так что мне выдали костюм с подогревом».

И тут я понимаю: горячая вода прокачивается по штанге под большим давлением, чтобы через турбину привести в действие захват. Часть воды отводится и остужается радиатором до приемлемой температуры, а затем подается в костюм Рамоны. Она ведь проведет там почти сутки…

«Ты шоколадку с собой берешь?» – спрашиваю я, глядя, как она прячет в карман на бедре завернутый в фольгу прямоугольник.

«Рыба внизу, конечно, водится, но сырой ее лучше не есть. Заткнись и дай мне еще раз проверить все по списку».

Я расслабляюсь и жду, пытаясь ей не мешать. Ошибка при погружении не будет для Рамоны настолько смертельной, какой была бы для меня, но она может остаться одна в холодной тьме на глубине многих километров. Даже если ее не тронут защитные полипы СИНЕГО АИДА, там есть и другие существа – видящие в темноте твари с зубами из ночного кошмара, способные прогрызать дорогу в теле и костях, как черви со сверлами на носу.

Наконец Рамона надевает шлем. Открытый – без маски и регулятора. Затем поворачивается к Макмюррею.

– Готова.

– Хорошо. Отведите ее к воде, – приказывает он техникам, а сам быстро уходит в сторону центра управления.

Вода в шахте спокойная и теплая. Штанга перестала опускаться, хотя сверху доносится приглушенный звон и стук. У стен шахты море темное, но что-то большое и плоское виднеется под водой в центре. Рядом в надувной лодке с подвесным мотором сидят техники: они выбирают кабели, соединяющие подводную платформу с приборным отсеком под окнами центра управления.

Рамона спускается по металлическим ступенькам, привинченным к одной из стен шахты, и останавливается у самой воды. На глубине двух метров, на верхней части захвата, установлены фонари – двумя рядами по сторонам от открытой платформы с ограждением и креслом для оператора. С панелью перед ним возятся два аквалангиста; за ним темнеют амортизаторы, а к штанге прижаты ролики на брусе размером с небольшой грузовик. Рамона собирается с духом и сходит с лестницы. Вода плещет ей в лицо, прохладная после влажного воздуха в шахте. Она сразу ныряет, открывает глаза и выдыхает поток серебристых пузырьков. На вдохе носоглотка горит, и на миг ее охватывает жутковатое чувство чуждости, но затем Рамона расслабляет складки у основания шеи и плывет к платформе, радуясь чувству свободы и потоку воды в жабрах. Мигательные перепонки закрывают мои – нет, ее глаза, так что все вокруг погружается в легкий радужный туман.

– Готова занять свое место, – говорит она моими губами. – Биллингтон, как слышно?

Где-то вдали заходится кашлем мое тело. Рамона подплывает к креслу, где техники в аквалангах пристегивают ее и подключают шланги к системе обогрева. Она делает что-то странное с моей глоткой, что-то непривычное.

«Эй, осторожней!» – возмущаюсь я.

Вспышка удивления.

«Боб? Дурацкое чувство…»

«Ты неправильно делаешь. Вот так попробуй».

Я показываю ей, как сглатывать. Она права, чувство дурацкое. Я закрываю глаза и пытаюсь не обращать внимания на свое тело, которое лежит в стоматологическом кресле, над которым склонился Эллис Биллингтон.

На панели управления около семидесяти рычажков и восемь циферблатов в грубых угловатых заводских корпусах из титана. Рамона усаживается поудобнее и дает рукой сигнал ближайшему технику. Платформа вздрагивает, и кресло под ней уходит вниз. Затем раздается громкий металлический скрежет, который она скорее ощущает, чем слышит, и Рамона оглядывается, чтобы посмотреть на махину, прикрепленную к буровой штанге. Я чувствую давление в ее ушах и сглатываю за нее. Труба поднимается через стыковочное кольцо – нет, это платформа, на которой я сижу, опускается со скоростью кабины лифта. Огромные ролики, прижатые к трубе с обеих сторон гидравлическими зажимами, катят ее в глубину. Мне удается подтолкнуть ее к тому, чтобы взглянуть наверх: шахта и корабль слились в темный рыбообразный силуэт на фоне синего неба, которое уже темнеет, погружаясь в стигийскую тьму, которую нарушают только установленные на корпусе захвата фонари.

Удивительно, как отличаются чувства Рамоны от моих. Даже давление в ее шкуре ощущается иначе, чем в моей. По мне прокатываются волны звуков – слишком низких или слишком высоких, чтобы услышать собственными ушами. Рамона их чувствует крошечными костями в черепе. Вдали раздаются охотничьи щелчки морских млекопитающих, странное шипение и перестук криля, крошечных ракообразных в верхних слоях, которые пасутся, точно акриды, пожирая зеленый фитопланктон. И глубокие, басовитые стоны китов, которые вдруг становятся громче, когда мы опускаемся ниже термоклина. Вода на моем лице вдруг становится холодной, а в черепе нарастает давление, но пара порций воды в жабры помогают справиться с этим чувством. Рамона глотает морскую воду, а не только дышит ею, так что она наполняет желудок и холодит кишки. Болезненно оживают не привыкшие к работе мускулы, которые заставляют внутренние органы перестраиваться.

«Ты как?» – спрашивает меня Рамона.

«Справлюсь».

За пределами круга света от наших фонарей все погрузилось в сумерки. В мутной дали я замечаю серое брюхо – видимо, тигровая акула на охоте или какая-то менее известная тварь. Труба продолжает равномерно уходить вверх через стыковочное кольцо.

– Погружаемся стабильно со скоростью один метр в секунду, – докладывает Биллингтону Рамона.

Я лежу и считаю: нам потребуется чуть больше часа, чтобы спуститься к донной равнине, на которой на сером иле, слежавшемся задолго до того, как безволосые приматы начали расхаживать по равнинам Африки, покоится под давлением в четыреста атмосфер ДЖЕННИФЕР МОРГ.

В движении буровой штанги есть что-то убаюкивающее. Каждые несколько минут Рамона открывает мой рот и произносит что-то техническое: иногда Биллингтон поворачивается к прислужнику за плечом и отдает какие-то инструкции. Я погружаюсь в полусонное, дремотное состояние. Я понимаю, что что-то не так, что я не должен бы расслабляться в таких обстоятельствах, но чем глубже становится наша запутанность, тем сильнее меня охватывает апатия. «Лежать и думать об Англии». Это еще откуда? Я моргаю и пытаюсь сбросить чувство отстраненности.