Нейтан Баллингруд - Раны. Земля монстров [сборник litres]

Он заходит в лес и во имя благопристойности углубляется на несколько футов в чащу. Расположившись за деревом, расстегивает ширинку и дает себе волю. Узел боли в кишках начинает ослабевать.

Ходьба воспламенила алкоголь в его крови, и Джереми снова чувствует злость. Если я не смогу кому-нибудь врезать в ближайшее время, думает он, то сорвусь. Выплесну все на кого-то, кто этого не заслуживает. Если этот нытик Деннис снова раскроет пасть, достанется ему.

Подумав так, Джереми чувствует укол совести; Деннис – из тех, кому нужно проговаривать свои страхи, иначе они сожрут его заживо. Он должен обмусолить каждую мрачную возможность, как будто, озвучив опасения, сможет ее изгнать. Джереми ближе Ренальдо, который пока что не выказывал раздражения по поводу задержанной зарплаты или грядущих перспектив. Он толком не знаком с Ренальдо, а о его личных проблемах знает и того меньше, но что-то в этом кажется ему правильным. Идея, что мужчина может вопить от боли, всегда его смущала.

Когда у Джереми случаются моменты слабости, он переживает их исключительно тайком. Даже Тара, бывшая все это время скалой оптимизма, этого не видит. Она умная, чуткая женщина, и Джереми понимает, как ему с ней повезло. Она убеждает его, что он одновременно и талантлив, и трудолюбив, а в случае чего сумеет найти работу, где не нужно постоянно забивать гвозди в деревяшки. Тара всегда была дальновидной. Отливая в лесу Джереми чувствует внезапную любовбь к жене: отчаянную, детскую тягу. Он быстро смаргивает, прочищая глаза.

Думая обо всем этом, Джереми отсутствующе пялится в глубь леса, и ему требуется несколько мгновений, чтобы сфокусировать взгляд и понять, что кто-то смотрит на него в ответ.

Это юноша – скорее мальчик, – стоящий в нескольких футах от него, полускрытый кустарником, нависающими ветками и темнотой. Он худ и обнажен. И он улыбается Джереми. Прямо-таки ухмыляется, как хеллоуинская тыква.

– Ох, зараза!

Джереми отскакивает от дерева, отчаянно дергая замок ширинки, в котором застряла ткань джинсов. Делает неловкий шаг вперед; его чувства – путаница ярости, волнения и стыда.

– Какого хрена! – кричит он. Мальчишка бросается вправо и исчезает – беззвучно.

– Деннис? Деннис! Они здесь!

Он разворачивается, но не видит происходящего на холме. Неудачный угол зрения. Сквозь деревья ему виден только бледный деревянный остов, на фоне неба похожий на костяк, и Джереми, сражаясь с заевшим замком ширинки, движется мелкими подпрыгивающими шажками. Спотыкается о корень и болезненно ударяется о землю.

Слышится выкрик Денниса.

Джереми кое-как поднимается. Замок наконец-то поддается, и он дергает его вверх, застегивая ширинку и одновременно неуклюже ломясь через ветки. Поднявшись по небольшому склону и перейдя грязную дорогу, он различает фигуры, борющиеся между деревянных стоек; он слышит, как они дерутся, слышит грубые взрывы дыхания и тяжелые шлепки сталкивающегося мяса. Похоже, мальчишка оказывает неплохое сопротивление; Джереми хочется вступить в дело до того, как все закончится. Им овладевают инстинкты и жестокие импульсы.

Это его возбуждает.

Из шума выламывается крик, и он настолько искажен болью, что Джереми требуется некоторое время, чтобы узнать голос Денниса.

Он резко останавливается. Сжигает драгоценные секунды, пытаясь понять, что услышал.

А потом слышит кое-что еще: громкий рвущийся звук, точно кто-то раздирает брезент, а за ним влажный шум падения – мокрых, тяжелых предметов, выскальзывающих на пол. Он замечает движение – в доме что-то большое и быстрое – а потом вывернутую ногу, странно похожую на темную прореху в ярком боку звездного неба – и больше ничего. Высокий, рыдающий плач – призрачный, едва уловимый – струйкой дыма поднимается от недостроенного дома.

Наконец Джереми достигает вершины холма и заглядывает внутрь.

Деннис лежит на спине, его тело покрыто изморозью лунного света. Он приподнимает голову, осматривая себя. Сбоку лежат его внутренности, точно выброшенные на берег черные медузы, темная кровь медленно выталкивается из зияющей в животе раны и расползается вокруг багровым ореолом. Деннис роняет голову и поднимает ее снова. Ренальдо тоже опрокинули на спину, он размахивает руками, пытаясь отогнать оседлавшую его тварь: огромная, с черной шерстью, похожая на собаку, она обхватила напоминающими человеческие пальцами лицо Ренальдо и вдавливает его голову в пол с такой силой, что под ней трещат доски. Тварь поднимает косматую башку; нити кровавой слюны качаются на ее морде и описывают дуги в посеребренной луной ночи. Она скалит зубы. Ее лапа заглушает крики Ренальдо.

– Пристрели его, – говорит Деннис. Голос его так спокоен, словно он предлагает выпить кофе. – Пристрели его, Джереми.

Дом рывком скрывается из вида, и впереди расстилается дорога; она дергается и качается, и Джереми в некотором изумлении понимает, что бежит. Его грузовичок, небольшой белый пикап, стоит меньше чем в пятидесяти футах. Сразу за ним – маленькая иномарка Ренальдо, ее окна опущены, с зеркала заднего вида свисают четки.

Джереми на полном ходу врезается в бок грузовичка, отлетает от него и едва не падает на землю. Он открывает дверь и влетает внутрь с невозможной, казалось бы, скоростью. Переползает на сторону водителя и роется в кармане в поисках ключей, бешено копаясь в мелочи и скомканных чеках, пока не находит то, что ищет.

Он чувствует на стойке у себя за спиной ружье, излучающее чудовищную энергию. Оно заряжено; оно всегда заряжено.

Джереми выглядывает из пассажирского окна и видит, как что-то выпрямляется в остове дома и смотрит на него. Видит, как под тварью дергается Ренальдо. Видит поросшие темным лесом горы, нависающие над мертворожденным поселком, словно замыслив недоброе. Он врубает движок и давит на газ, выворачивая руль влево. Из-под колес фонтанами летит грязь, пока они не находят сцепление, и машина устремляется вниз по холму, к шоссе. Грузовик подпрыгивает на неровной дороге и ненадолго оказывается в воздухе. Мотор ревет, его шум заполняет голову Джереми.

– Ты на что уставился ?

– Чего? – Джереми моргнул и посмотрел на жену.

Во время завтрака в «Синей тарелке» всегда было людно, однако сегодня шум и толпа были беспрецедентными. Люди жались на скамейке у двери, ожидая возможности занять место. Повара и официанты орали друг на друга поверх шума от галдящих клиентов, кипящих фритюрниц и шипящих гридлей. Джереми знал, что Тара ненавидит здесь бывать, но в плохие дни – а у него случилось немало плохих дней за шесть месяцев, прошедших после нападения, – он нуждался в подобных местах. Даже сейчас, втиснувшись в слишком узкую для него кабинку, неудобно упираясь животом в край стола, он не хотел уходить.