Владимир Мухин - Чижовское кладбище [СИ]

Его длинное «копье» оказалось вполне достаточным для выполнения задуманного. И тут же огромный слепой глаз покойника получил мощный колющий удар.

Большое количество черной жидкости выплеснулось наружу. Эта субстанция обильно потекла по стволу дерева.

Но этого явно не было достаточно. Поэтому с остервенелым оскалом парень пробил щеку существа и выбил даже один полу гнилой зуб.

— Мне больно… Как больно… Меня режут живьем. Мне кожу мою режут… — Взвыло всем своим нутром дерево раздвоенным демоническим голосом.

После чего, оно стало визгливо орать так, что все вокруг буквально тряслось от такого ужасного воя.

— Давай! Давай, жри урод! — Кричал в это время Эд, чувствуя, что силы покидают его. — Чтобы ты подавилась блядская гадина!!!

Но тут какой-то страшный ультразвук пронесся по кладбищу. Окровавленная собака навострила одно уцелевшее ухо.

Поначалу она просто ослабила свой напор. А потом и вовсе, поджав хвост, бросилась бежать в потустороннюю темноту.

Эд резко вскочил, поспешив взять в руки тяжелый крест. Он оглянутся по сторонам в ожидании еще более страшной угрозы.

Тут он увидел, что Леху черными щупальцами держит человек, замурованный в дерево. При этом сам Леха что есть силы колет его мягкие ткани, невзирая на ужасающий вопль последнего.

Не думая ни секунды, Эд подскочил к ожившему клену и что есть силы, словно заправский лесоруб, обрушил удар на голову зловещего создания. Черепная коробка треснула и что-то тягучее начало вытекать оттуда.

После еще нескольких ударов очертания лица потерялись, превратившись в настоящее грязное месиво.

Щупальца существа немного ослабли. И Леха наконец-то смог вырваться из них, отскочив сразу на безопасное расстояние.

— Сука. Оно меня чуть не сожрало… Оно меня, чуть не… — Стуча зубами, произнес мужчина.

— Да уж… Не поверил, если бы не увидел, — грозно ответил Эд, сосредоточенно смотря на человекообразное растение.

После этих слов мертвец издал последний тяжелый вздох. А затем, ствол начал покрываться лёгким синеватым пламенем.

Процесс горения усиливался с каждой секундой, перерастая в настоящий пожар.

— Черт! Твою ты мать! — Выкликнул Эд.

— Что? Что такое?

— Эта дрянь, как маяк для нечисти. Они сейчас все будут здесь!

Леха прекрасно понимал, о чем именно говорил его попутчик. Ведь как только огонь разгорится как следует, то он будет виден со всех концов кладбища. И это не может не привлечь его обитателей.

Поэтому парни, не думая ни единого мига более, в едином порыве, бросились в ту сторону, где, по их мнению, могла находиться ограда из колючей проволоки.

Где-то за спиной у них раздались голоса, вопли, рычание и движение по пересеченной местности с хрустом ветвей и шорохом трав.

Вспомнив про свою несчастную жену, профессор вдруг ярко осознал никчемность и глупость всего своего существования и всей своей так называемой «борьбы со злом».

Здесь нужна общая сплочённость. Сплоченность всего мира, всех людей живущих на Земле. И да. Конечно! Миллиардные инвестиции во все это.

Тогда и только тогда можно добиться хоть каких-то маломальски действенных результатов. Тогда можно хоть как-то сократить число тех, кто таинственным образом исчезает или умирает от «неопределённых» болезней.

Но никто и никогда не будет этого делать. Никто и никогда не поверит во все это искренне. Гораздо лучше поверить в то, что надо развивать ядерные программы и готовиться к третьей мировой войне, чем противостоять куда более древней угрозе.

Таким образом, профессор просто остался один. Одинокий воин в поле, которое всей своей сутью противостоит ему. И победить в такой незримой войне он так и не смог. Точнее сказать, наверное, уже никогда не сможет.

А что же он смог? Просто разрушить свою и без того разрушенную жизнь. Просто привлечь к себе внимание потусторонних сущностей, которые теперь все чаще и чаще его донимают.

Рано или поздно кровожадная нечисть сделает свое дело. Тогда Виктора Борисовича найдут с перерезанными венами у себя в ванной и глупой улыбкой на лице. Или же он просто совершит прыжок этажа с десятого без страховки и парашюта.

Тогда все его противники, которых естественно огромное множество, весело посмеются, и будут во весь голос кричать о том, что сумасшедший старик вероятнее всего, страдал белой горячкой.

Покручивая все это в голове, профессор чувствовал, как злость и боль постепенно заполоняют его душу.

Неизвестно зачем он поднялся с кровати, сбросив легкое одеяло на пол. Затем он схватил небольшой графин, который стоял на столе, и вгляделся в него как в хрустальное зеркало.

— Какого черта! — Процедил он. — Какого черта я это делаю! Как престарелый придурок! Да меня везде терпят только из чертовой вежливости! Меня пускают только из вежливости! А если посмотреть внимательно, то им просто плевать. Они не знают того, что знаю я. Они не видят того, что вижу я. А значит им просто плевать на все это. И даже если их самих или их родственников утащит какая-нибудь тварь, то им тоже будет плевать. Значит, во всем этом нет смысла. Нет никакого смысла, как в чертовом графине без воды, который мне подсунули!!!

Виктор Борисович бросил стеклянную емкость в стену. С довольно громким стуком она разбилась, рассыпавшись на крупные осколки.

Казалось, что такой удар разбудит как минимум, половину гостиницы. И персонал в большом количестве прибежит к нему в номер, чтобы спросить, не случилось ли здесь чего.

Но нет. После звенящего удара не произошло никаких изменений. Тишина. Только тупая, ночная тишина. И ничего более.

— Конечно! Конечно! Им плевать! — На этот раз уже со смехом заявил профессор. — Плевать! Даже если я разворочу весь свой номер! Даже если я взорву здесь полгорода, им будет плевать! Поколение умственно отсталых, тупорылых особей, которых не интересует ничего, кроме естественных надобностей и прямоугольных бумажек!

Чувство безысходности переполнило Виктора Борисовича через край. Он упал животом на кровать, как подросток, расстроенный первой любовью.

Из его груди начали вырываться стоны. Пожилой корифей науки тихо плакал без слез, сожалея, что нельзя вернуть все обратно, что невозможно хотя бы что-то повторить еще один раз.

В это время на улице отчетливо стали слышны звуки дождя. Если до этого он срывался лишь скромными порывами, то теперь, понимая, что все уснули, он вошел в полную силу.

Его капли с размаху били по улицам, площадям и деревьям. Но особенно сильно они барабанили по пластиковому подоконнику, который отражал звуки не хуже профессионального барабана.

В комнате было светло и мрачно одновременно. Желтый свет как бы говорил о том, что он не является дневным светом. Он лишь дублер, который не может по-настоящему осветить гостиничный номер.