Alex Shkom - Туман гор Кайана

— Твою мать, — слова сами сорвались с уст.

— О, да! — обернулся на меня Смит, придерживая запястье. — До него наконец дошло! Я ведь говорил тебе!..

— Прости, — тут же попытался парировать я.

— Нет! Я! Ведь! Говорил! Тебе! — он отпустил сломанную руку и тыкал меня пальцем под каждое слово. — Мы могли просто вернуться по течению и привести помощь, а теперь!..

— Мужики! — вновь стал стеной в конфликте Сэм. — Я всё, блин, понимаю!.. Вернее, я нихера не понимаю, как и вы, но бежал я не просто так — набьёте друг другу рожи позже! Сейчас — это точно не то время, чтобы сраться — двинули!

Он развернулся и тут же, даже не проверяя стороны, рванул в случайном направлении.

— Учти, — схватил меня за плечо Смит и заговорил сквозь зубы. — Если мы здесь сдохнем — никто не оценит твоего альтруизма, а твой напарник, ради которого ты потратил наш гарантированный шанс, тоже умрёт. Альтруизм — это мягкая форма самопожертвования, а самопожертвование — это смерть ради дела, результаты которого ты никогда не узнаешь. Будь умнее, раз мы на одной привязи.

В темноте мы ворвались в какой-то одинокий домишко на горном склоне, что показывался из тумана, и тут же повалились на пол. Прошло неизвестное мне количество времени, но гудящие ноги, синяки на руках и коленях от множественных падений, одышка — всё говорило о том, что бежали, а позже — и шли сквозь ночь мы минимум вечность.

— Вот я буду орать, — Сэм практически упал на старый пыльный табурет у входа, — если мы пришли в ту же деревушку, откуда убежали.

— Орать будешь от боли, персонал, — Смит опёрся на стену и медленно съехал по ней спиной, осев на пол. — А я — от глупости принятых нами решений.

— Ой, блин, будто бы сам не принимал этих тупых решений, а?

Войдя внутрь, я сразу же запер дверь на ржавый, едва поддающийся моей ослабшей хватке засов. Не был уверен в том, что он мог помочь против того, что нас преследовало, но ощущение безопасности явно усилилось.

— О, — указал на меня спелеолог, кивнув, — а вот и мои глупые решения.

— Нужно наложить шину на руку, — устало произнёс я, еле волоча ноги.

— Верно. И нужно до тех пор, пока мой болевой шок ещё более-менее силён, а адреналина в крови достаточно, потому что потом…

Одна из двух внутренних дверей, что была в комнате, с грохотом отлетела, и из неё на нас с ножом выбежал некто, чей силуэт не был виден из темноты. Впрочем, понять, кем был этот «некто» оказалось проще простого:

— А ну стоять, ублюдки ёбаные, а не то я!.. — знакомый голос звучал очень рвано и хрипло. — Охренеть… Охренеть, блядь… — старинный нож с резной ручкой упал на пол, вонзившись в деревянную доску.

— Всегда знал, что дураки везучие, — фыркнул Энтони, глядя на силуэт Рональда.

— Блядь… Вы живы! Да, сука!

— Не ори, блин.

— Да… Да, точно. Короче, я… закрыл грёбаные шторы, — он подошёл и, выглянув за карнизы квадратных окошечек, ещё плотнее закрыл их, — не зажигал огни — спрятался, в общем говоря…

— Но оставил входную дверь открытой?

— Чтобы вы, блядь, зашли, а не, постучавшись, побежали дальше! Если бы меня нашла эта… хрень — сомневаюсь, что против неё помогла бы зубочистка и засов, держащийся на «длани божьей».

— Тогда зачем? — указал я на нож.

Взгляд Рона резко потемнел, а брови — нахмурились. Вытащив оружие с половой доски, он смахнул опилки и, взглянув на лезвие, прошептал:

— Для того ёбаного мелкого лучника… Сраные деревенские ублюдки, — его глаза загорелись, — если бы я хоть предполагать мог, что он и его ёбнутый папаша собираются с нами сделать — я бы!..

— Никто из нас не мог предполагать, — окликнул того Сэм.

— Ну, нет! Если бы я мог, я бы и целой костяшки в них не оставил! Нужно было забить на всё и прибить этих двоих ещё в той четыреждыблядской избушке… Кто же мог предполагать, что деревня пустая?! — он резко развернулся и лезвие в его руке прошло опасно близко к нам.

— Рон, успокойся.

— Но ничего — пускай только мне выпадет шанс. Если я не придушил его тогда — это не значит, что прямо сейчас я!..

— Рональд, твою мать! — тот наконец отликнулся на зов. — Где Дэн?

Глаза того округлились, но ответа не последовало. Он просто стоял в тишине, смотря на нас.

— Рональд, где Даниель? — переспросил уже я. — Если я правильно понял, то Сэм…

Тот медленно осел на колени, а затем — и на пол, обхватив голову руками. В его глазах читались страх и сожаление.

— Рональд? — осторожно повторил я.

— Я… не хотел… Не хотел, — он елозил ногтями по макушке головы, царапая себя. — Там не было выбора.

— Понятное дело, — Смит, поднявшись, сел за небольшой столик по правую сторону от двери и осторожно положил на него руку, — своя шкура дороже, да?

— Я не виноват! Там нельзя было по-другому. Те твари — они… не переключились… Они бежали и бежали за нами…

— Спокойно, мужик, — Сэм подошёл к Рональду и хотел похлопать того по плечу, забрав нож. — Главное — что ты… — однако стоило тому прикоснуться к ручке оружия, как Рон тут же отскочил к двери, выставив оружие перед собой.

— Я не виноват! — вновь прокричал тот. — Даже думать не смей!

— Я и не думаю! Тебе, блин, нужно успокоиться нахрен!

— Не подходи ко мне! Тебя там не было! Не было!

— Тебя никто не обвиняет — положи нахрен хренов нож!

Однажды один парнишка — Анри, кажется — повёл себя точно так же: во время операции по спасению заложника, что оказалась засадой, он, оттеснив наступающих боевиков, всё продолжал стрелять. Кто бы ни показался в зоне его поражения — враги или гражданские — его ярость не обошла никого. Благо, священные секреты американской демократии навсегда скрыли полтора десятка мирных трупов в горах документов, а старина Филлипс, подбежавший со своей точки, парой чётких и точных ударов ввёл парнишку обратно в колею. Однако этот момент, эти самые страх и паника в глазах солдата, когда он был готов наставить оружие даже на своих братьев по оружию — они навсегда отпечатались в моей памяти.

Паника, смешанная со страхом — опасное оружие. Слишком опасное, чтобы хоть что-то, кроме смертельно холодного расчёта, могло ему противостоять, но и слишком бесконтрольное и хаотичное, чтобы пытаться хоть как-то им управлять в своих корыстных целях.

В тот момент Рональд был этим оружием, нацеленным на нас — бездумным, безосновательным источником жестокости, ведомым одними инстинктами самосохранения. Ситуация от прошлой отличалась лишь одним: старины Филлипса, умершего от инфаркта, не было рядом, а кто-то точно должен был им быть.

Не было никаких шансов ни подбежать к нему, ни обойти его — он стоял у той же двери, из которой вышел, и мог в любой момент скрыться или напасть. Было и желание метнуть в него чем-нибудь — пустая ваза на столе, старая швабра у двери, какие-то странные шкатулочки и кувшинчики на полках рядом, но нет — нельзя было ни быть уверенным в попадании, ни знать наверняка, насколько тяжёлым будет взятый предмет. Да и вообще, бежать на вытянутое вперёд лезвие — плохая идея, но выводить из себя того, кто его вытягивает — ещё хуже.