Alex Shkom - Туман гор Кайана

— Анри, держи и усади его у угла! — прокричал один из знакомых голосов. — Давайте сюда! Стягиваемся, стягиваемся!

На руках почти всех была одна и та же кровь. Много крови. Одно-два огневых попадания по бронежилету III класса защиты не сделали бы большой беды. Сломанные рёбра — максимум. Но пуля была куда большего калибра, чем мог бы выдержать бронежилет, да и целил снайпер далеко не в тело.

— Есть, сэр! — прокричал второй — более напуганный.

— Грёбаная ворона [1] Ворона (англ. crow) — солдат-новичок, только прибывший с учений. (Все нижеперечисленные слова являются сленгом американских военных.) ! — руки попытались струсить с себя кровь — бесполезно. — Филлипс! Нужно быстрее отступать отсюда!

Вновь прогремел выстрел, просвистела пуля, металлический кевлар приятно отстучал одиночный звук попадания. К счастью для его обладателя, то попадание прошло лишь по касательной.

— Сам знаю! Двигаем вдоль восточной стены и быстрее! Дью, ты прикрываешь сзади! И проверяйте чёртовы окна!

Хриплый и пропитый голос принадлежал Гранту Филлипсу Локвуду — уорент-офицеру и командующему небольшого отряда ВМС США. На счету того голоса было много трупов: сначала — шурави [2] Шурави (англ. shuravi) — афганское прозвище для военных СССР , потом — хаджи [3] Хаджи (англ. haji) — любой представитель средневосточной культуры (чаще — афганцы, реже — иракцы) , а под конец — и чёртовы ти-мены [4] Ти-мен (англ. T-man) — талиб, член террористической афганской организации «Талибан». . Он никогда не любил смерть — по крайней мере, сам он так говорил — но отлично знал, как организовывать с ней встречи.

— Блядь! — несколько пуль под аккомпанемент громких криков на восточном языке прошили угол на стене прямо рядом с третьей парой ботинок — идущей впереди. — Они уже здесь! На два!

— В здание! В здание!

Хлопнула дверь со сломанным замком, ведущая в многоквартирный дом, откуда-то изнутри раздались испуганные крики гражданских.

— Забегут ведь сюда, Филлипс! Только идиот не догадается!

— Заткнись — я думаю!

Тот день не был хорошим. Не то, чтобы хоть один денёк в Афгане или Песочнице [5] Песочница (англ. Sandbox) — Ирак. подходил бы для определения «стандартный хороший день», но тот… О, он был по-особенному паршивым. До начала операции «Пронзающий наконечник» оставалось совсем немного, но ти-мены со своей партизанской войной всё не признавали своё окончательное поражение в Багдаде… Варвары.

— Чё думать?! Бежать надо!

— Омар не сможет бежать, сэр!

— Центр, центр! Нас прижали! Восточная сторона многоквартирного дома в третьем квадрате!

— Тогда!.. Тогда, может?.. Может, нахрен его?!

На какой-то миг повисла тишина, изредка прерываемая отдалёнными выстрелами и нагнетаемая шумом эфира. Крепкие руки Филлипса бросили рацию, инстинктивно разжавшись и сжавшись уже в кулаки.

— Да ладно тебе, старик! Мы тут как грёбаные выдры, бегущие от охотничьих собак! Ему и так пиздец через несколько минут!

После непродолжительного молчания раздался громкий гул от удара по челюсти. И ещё один. Затем — крик:

— За одну такую мысль… За одну мысль следует отдать под трибунал, парень! А ты её ещё и озвучил! — крепкая рука сжала подбитую челюсть и направила трусливый взор, куда было нужно. — Никого не оставлять позади! Никого!

— Я… Я в порядке… — прошипело увядающее тело.

— Но что делать прикажешь, а?! — зажатый собственными щеками голос звучал странно. — Этих цивов [6] Цив (англ. civ) — гражданский. здесь как тараканов, а ти-ублюдки вот-вот ворвутся в двери!

— Что делать… Отгоняй их от двери и ставь подарочек! Не пялься на меня так, Дью, а действуй, мать твою! — пара ботинок живо зашагала в проход. — Анри, занимай оборонительную — будем отстреливаться!..

Ещё одна пуля, выпущенная откуда-то изнутри, пролетела свою короткую жизнь. Один из четырёх солдат упал замертво в тот миг.

«Да, то был явно нехороший день», — вспоминал я, медленно управляя грузовиком и пытаясь удержаться на туманной ночной дороге уже милю-другую. Бледно-жёлтые фары придавали пелене странный, грязно-дымный оттенок, но всё же освещали наши старые следы. Хорошо, что ещё не было дождя — хоть в этом нам ещё везло.

«Кроме того, что Омар всё-таки умер, не успели мы даже начать перестрелку, — продолжал доставать меня поток воспоминаний, — так ещё и один из чёртовых цивов оказался ярым прихвостнем Талибана. Дью… Думаю, до конца своей тихой жизни, резко прервавшейся из-за какого-то наркоши, он так и думал, что был тогда прав — если бы мы бросили Омара, он бы не хромал на одну ногу, поймавшую ту пулю; не ощущал бы на себе презренные взгляды современного общества; не чувствовал бы себя… обузой? Да и Анри, что уж говорить, было бы проще. Один не стал бы физическим калекой, другой — психическим».

«Я купил нам жизнь, — всё перебирал я в голове слова Смита, слушая опасную тишину леса и постукивая пальцем по рулю. — Ненавидь меня, если хочешь», — мозг выстраивал странные, очень извращённые в своей сути параллели. С одной стороны, он в чём-то был прав: мотивы Теккейта оказались не так чисты — он просто выжидал, чтобы набраться сил, убить Рона; не пощадил бы никого, кто встал на пути хотя… Хотя и вёл тех, кто «был ему не нужен», по правильной дороге. Но, всё-таки: а как бы… А как бы поступил я?

Будь у меня выбор? Что бы сделал? На тот вопрос не было простого ответа. Я вёл грузовик и представлял картину впереди слабо освещённой дороги: монстр, душащий меня, предлагал мне сделку, где моя жизнь ставилась в противовес жизни того, кого он всё равно убил бы и без меня… Как бы я поступил?

И Смит… Он даже не удосужился посвятить меня… даже не попытался как-то сжульничать! Ведь… Ведь и он — и он тоже считал Рональда Лео Уэйна угрозой. В каком-то смысле, между нами, оставшимися в живых, всё должно было быть просто: его поступок был логичен, но доверие — утрачено. На деле же… На деле было куда сложнее.

— Эй, Фогг, — окликнул меня спустя какое-то время Смит, — не хочу прерывать ни тишину, ни твою внутреннюю дилемму, но как думаешь: что нас ждёт в Кайана?

То был чертовски хороший вопрос. Что могло бы ждать? Мёртвый город? Опустевший от убийств? Пополнившийся от трупов? Что бы могло быть там такого? А если… ничего?

— Не знаю… — задумчиво потянул я. — Трудно предсказать.

— Именно. Телефон всё ещё у тебя? Ты же не оставил его гореть вместе с негативными воспоминаниями?

— У меня.

— Отлично. Раз ты за рулём — можешь дать его мне. Лучше связаться с кем-нибудь до того, как мы въедем в обитель прогресса, — мы смотрели друг на друга, но телефон я отдавать не спешил — некоторые вещи стали сложными, но другие оставались кристально ясными. — Понятно… — он развернулся к боковому стеклу и застыл, но уже через секунду вновь развернулся обратно. — Знаешь, тебе серьёзно придётся пересмотреть своё отношение к вопросам доверия, если в той деревушке всё будет не так спокойно.