Alex Shkom - Туман гор Кайана

Ровно на миг я успел увидеть образы, навсегда отпечатавшиеся в моих глазах. Та пелена, тот туман, что снаружи казался простым природным явлением, полностью состоял из них — из потемневших серых душ. Те же самые, что скребли тоннели, они совсем не источали света. Их слабые и едва заметные контуры сливались друг с другом, образуя сплошное серое месиво. Они, должно быть, были очень слабы: глаза — все черты их лиц темнели, приобретая неестественно плотный и глубокий чёрный цвет. Но все они смотрели на меня своей пустотой.

Как только огонь высвободился, распространяя свет, всё вокруг окутало пламенем. Будто бы мягкие волоски одуванчика, соприкоснувшиеся с горящей спичкой, те души воспламенились от моей зажигалки, передавая огонь друг другу. Секунда за секундой… Даже нет! Мгновение за мгновением, и вокруг меня всё уже пылало слабым, едва-едва тёплым огнём. «Огонь всегда реален», — говорил как-то один неудачливый писатель и был прав: я чувствовал тепло, я чувствовал реальность того огня.

Зажигаясь, сгорая и тухнув, многие и многие души исчезали вокруг меня, так и не осветив контуры того места, где я находился. У них даже не было сил, чтобы вскрикнуть — они лишь слегка задирали головы от боли, приоткрывали рты, будто действительно намеревались кричать, но… вокруг была тишина. Фут за футом тьма освещалась практически идеальным кольцом огня, а я всё не знал, за что же зацепить свой взгляд — везде было пусто за тем огнём, везде было лишь то самое ничего.

Но вдруг я заметил с одной стороны это — слабо подсвечиваемые контуры слева от меня, на миг показавшиеся мне стеной. «Значит, я действительно не исчез», — показалось тогда мне, и я всеми силами вцепился в тот образ, не моргая и не отвлекаясь от него.

Свет — тёплый, почти оранжевый — шёл все выше и выше по той бледно-серой стене. Очень гладкой, с очень странными и знакомыми горизонтальными дугами, будто бы я видел такие уже очень-очень много раз. Но не успела в моей голове даже сформироваться мысль, не успело пройти и мгновение, как я увидел то, к чему вели эти контуры. Увидел и не поверил себе.

Огонь всё медленно-медленно шёл у той стены, постепенно поднимаясь вверх. После горизонтальных дуг шло небольшое гладкое пространство, которое почти сразу прерывалось странным, будто бы влажным закругленным углублением. Момент за моментом свет исследовал тот объект, и я — вместе с ним, осознавая, что то была, скорее, вдавленная полусфера… Что-то куполообразное или… овальное.

Раздался ещё один порыв воздуха — где-то снизу линии огня стена треснула, обнажая грубые и остроконечные камни, а оттуда рванул тот самый ветер, несущий холод и смрад. Вместе с тем огонь дошёл уже почти до центра полусфер, ослабевая и разбиваясь на кучу маленьких огоньков. И вот тогда, когда он добрался до него тех полусфер, когда в остаточном свете произошло то, что произошло, я понял.

Понял, потому что те полусферы в исчезающем огне блеснули мне жёлтым — на меня смотрели гигантские, несоизмеримые просто ни с чем, что создал человек, пустые глаза, а ровно за миг до того я ощущал не просто воздух — я ощущал чьё-то дыхание.

«Агута», — всё тут же встало на места. Вон он был — великий и могучий древний бог.

Стоило мне только подумать о том, стоило только попытаться что-то произнести, как он взглянул на меня. Его глаза — действительно жёлтые и идеально круглые, спрятанные глубоко в пустых глазницах — засветились двумя бледными и холодными звёздами. Я видел, как свет стекал по контурам его бледно-белого черепа, видел, как он освещал его плоский нос без ноздрей, его стянутую, обтягивающую кости, с силой вакуума кожу, пустоту, в которой были его глаза — я видел бога. Но главное — я видел, чем были наполнены его глаза.

Словно Аид из греческой мифологии, словно само ледяное озеро, пленившее Люцифера, в его глазах светились сотни и сотни мёртвых душ. Невозможно передать тот апокалиптический и неописуемый в своём существе ужас; ту извращённость, столь великую перед человеческим взором и пониманием, что она обнажала само мироздание — тот взгляд смотрел не на меня, он смотрел прямо в меня. Все мои потаённые страхи, все самые отчаянные мысли и величайшие ужасы — всё физически всплывало наружу передо мной.

И тот звук — тот грохот стен, то тяжелейшее, самое громкое в мире дыхание — я ощущал это так, как если бы сам мир трещал по швам. Каждое его движение в той тьме, каждое колебание… Оно казалось настолько великим, настолько масштабным, что это божество могло бы затмить одним движением звёзды. Мы были посреди того самого космоса, посреди настоящей тьмы, до которой человеку никогда не добраться, и он — тот взгляд — был единственным светом там. Светом, что проходил меня насквозь.

Сложно это объяснить, но с тем светом… Через меня будто бы проходили самые настоящие, ощущаемые моей кожей века. Будто бы в том бледном и идеально белом потоке были все те жизни, содержащиеся в его глазах — сотни тысяч, миллионы лет. Столько знаний, столько возможностей… столько страхов.

Я помню свои широко открытые глаза, уставившиеся на тот свет в темноте, помню, что целыми вечностями — настоящими, человеческими жизнями — смотрел на тот свет, даже не в состоянии моргнуть, помню, как переживал их все сам — чувствами, мыслями, образами — переживал, пока мой мозг просто не переполнился ими.

И Агута… Его образ менялся бесчисленное количество раз. Переливаясь то бледными, то кроваво-мясными оттенками, он менял свою форму столько необъяснимо и причудливо извиваясь, приобретая очертания настолько непостижимых чудовищ, что даже сейчас, вспоминая те моменты сотнями тысяч раз, я просто не могу подобрать слов.

Я всё смотрел и смотрел, очарованный, восхищённый несмертным страхом самого того явления — это было то, что никому не стоило видеть, что появлялось не просто раз в человеческой жизни, но куда чаще не появлялось вовсе — я видел саму пустоту, настолько наполненную всем, что из неё нельзя было выделить ничего отдельно. А она видела меня.

Спустя века моё любопытство и ужас смешались в чистую, извращённую по своей природе боль. Год за годом я ощущал только её, но не мог отвести взгляда. Как мотылёк, севший прямо на свечу, я был окутан тем пламенем, я был поглощён тем, что казалось мне спасением от темноты… но по прежнему не находил в себе сил отвернуться.

Лишь в тот момент, когда я не надеялся на собственную жизнь, в тот момент, когда страх и холод во мне заняли место души, я услышал это — всего несколько слов, звучащих также громко, как сама Вселенная: «Га’ат тгу угг Агута гта’аг». И всё вокруг накрыло тьмой.

— А дальше?

Альберт Венс сидел посреди практически пустой комнаты. Металлический стол со смартфоном и планшетом на нём да пара стульев рядом — единственное, что украшало те белые стены. Впрочем, он был готов это перетерпеть — его очень, даже слишком интересовала та история, что, почти полгода назад вирусно распространялась как среди журналистов, так и по тому замечательному зданию.