Александр Матюхин - Кладбище ведьм

Как бы сделала мама?

Надя смотрела в окно, за которым мелькали заснеженные домики, тянулись редкие деревья, рекламные щиты.

Мама бы тоже не отступилась. Билась бы до конца. Наказала бы всех. Мама была жестокой, но справедливой. Значит, и ей нужно быть жестокой и справедливой. Кто что заслужил, тот то и получит.

— Жми, жми… чего так медленно? — шевелила Надя губами. Ей хотелось, как можно быстрее оказаться в комнатке под лестницей.

Как можно быстрее!

Она первой выскочила из машины, едва бывший притормозил. Заспешила, не оглядываясь, к дому. Пробежала через двор, поднялась по ступенькам. Заметила чьи-то следы на крыльце — наверное, приходили посетители, пока её не было. В поселке было в порядке вещей заходить во двор без спросу. Люди, в общем-то, зла не желали.

Отворила дверь, разулась, стряхнула с плеч снег, сняла пальто, шапку и — через кухню и гостиную, в коридор слева. Дверь в ванную была открыта, горел свет.

Надя отодвинула щеколду. В ноздри проник привычный мягкий запах сушенных трав.

Где-то за спиной раздался топот. Голос Грибова:

— Дорогая, все хорошо?

Надя обернулась, увидела силуэт бывшего, возникший в коридоре, резко захлопнула дверь и закрыла на замок. С обратной стороны раздался встревоженный голос:

— Надь? Может, откроешь?

— Все отлично. Это займет немного времени. Поверь мне!

— Что ты собралась делать?

Надя не ответила. Сердце колотилось в груди. Отстранилась от двери, прошла вглубь комнатки, под скошенный потолок, к книжным полкам. Взяла несколько книг, перебрала их по названиям. Всё давно было ясно. Осталось найти и сделать.

В тонкий аромат сушеных трав — базилик, иван-чай, мать-и-мачеха — вмешался еще один, чуть едкий, с горечью. Надя принюхалась. Так пахнут паленые волосы. Так они пахли шестнадцать лет назад, когда мама в этой самой комнатке пыталась остричь Надю наголо.

Ирония. Вкомнате, где едва не убили еще не рожденную малышку, теперь пытаются её же спасти…

Шалава!

Надя вздрогнула. Мамин голос слишком резко прозвучал в голове. Слишком реалистично.

Неужели ты думаешь, что я бы так поступила? Убить человека? Серьезно?

Она огляделась. Комнатка была пуста. Сквозь крохотное квадратное оконце пробивался тусклый серый свет. Тени ползли по подоконнику, тянулись от пузатых глиняных горшков, от кастрюли, стоящей на электроплите.

— А что же ты делала тогда? — пробормотала Надя, не осознавая, что разговаривает, по сути, сама с собой.

Я любила тебя! — шепнули в ухо.

Это было уже чересчур. Надя зажала руками рот, села на табуретку, стараясь унять возникшую в теле дрожь. Главное — не выскочить из комнаты. Не убежать. Ради Наташи! Что бы ни случилось.

Мамин голос раздался снова, как затихающий отзвук эха, отраженный сотни раз от стен этого дома.

Никогда бы не подумала, что моя дочь станет убийцей. Даже ради самых высоких целей! Что ты задумала, а?

— Но ведь ты тоже… — прошептала Надя. Ей показалось, что тени дрожат вместе с ней. Запах паленых волос. Как же он невыносим!

Я была вынуждена.

— …ты мертва!

Тишина. Ощущение чьего-то присутствия рассыпалось. Стало как будто светлее. Мама, если это была она, ушла. Или что-то заставило её уйти.

Надя потянулась к книгам. Скорее, пока призраки не решились заглянуть сюда снова!

Отыскала нужную, пролистала. Остановилась на странице, вцепившись взглядом в несколько блеклых строк. Мир сузился до размеров заклинания.

Она взяла с полки катушку ниток, оторвала нужную длину и некоторое время завязывала узелки. Один за другим. Растопила в кастрюле на электроплитке две свечи, помешивая воск деревянной ложкой. Параллельно подготовила в плошке необходимые ингредиенты.

Песок сквозь пальцы.

Дунуть на солнце.

Глупости какие. А вдруг не получится? Сама же себя одернула. Если не верить, то и не получится. А если верить…

Воздух насытился запахом воска. Надя положила в плошку нить с завязанными узелками. Жаль, нет фотографии. С фотографией получилось бы наверняка. Прикрыла глаза. Заклятье из книги запомнилось легко.

Начнем.

Тихонько, нараспев начала читать зарифмованные строчки. Полила расплавленный воск из кастрюли в плошку, заливая нить с узелками. Перемешала, словно взбила, до бледно-зеленой пены.

Внезапно стало трудно дышать. Она запнулась на последней строчке, между словами «смерть» и «избавление», глубоко вздохнула и произнесла все заново. В комнатке потемнело. Вновь запахло палеными волосами. Оглушительно звонко лопнуло стекло в оконце, осыпав Надю мелкими осколками. Ворвался холодный ветер, расшвырял в стороны книги, горшки, едва не вырвал из Надиных рук плошку. А Надя сжала ее сильнее, бормоча заклятье по второму разу. Дочитала — выдохнула — начала читать в третий.

Глаз она не открывала, но из-под прикрытых век почувствовала, что в комнатке кто-то появился. Кто-то ходит здесь, смотрит на нее, протягивает к ее лицу руку.

В ноздри ударил тошнотворный запах пропавшего мяса. Тень скользнула по лицу.

Шлеп!

Надя сбилась, начала читать заново, шепотом, едва шевеля губами. Запах усилился, стало мерзко, тошно, желудок взбунтовался.

И тут что-то пронзительно холодное дотронулось до Надиной щеки.

— О, господи! Господи, господи, господи! — она едва не взвизгнула, едва не бросила плошку и не упала.

Глаза закрыты, и только дьявол знает, что там сейчас происходит, в комнатке.

Взвыл ветер, обжигая холодом. Что-то скользнуло по ее щеке, словно осторожное прикосновение пальца.

Шлеп! Шлеп! Шлеп!

Надя выдохнула последнее слово. Три раза! Хватит! Я все сделала!

Ветер взвыл на изломе, болезненно, прощально.

И всё вокруг оборвалось так резко, словно на сцену, где бесновались актеры безумного театра, набросили тёмную шаль.

Надины ноги подкосились, она шлепнулась на табурет, ощущая невероятную тяжесть во всем теле.

Открыла глаза.

Комнатку словно зацепил ураган. Все перевернуто, разбросано, разбито. Осколки стекла вперемешку с глиняными осколками. Кастрюля валяется у порога. Книги разбросаны где попало, вывернуты страницами наружу. Но хотя бы пахло привычно, травами.

Все, кто находился в этой комнате помимо Нади, ушли. Затаившиеся здесь, спрятавшиеся. Разбежались кто куда сквозь разбитое окно.

В дверь застучали, раздался обеспокоенный голос Грибова:

— Надя? Надя! Ты в порядке? Что, блин, происходит?

Она бросила уставший взгляд на плошку, которую так крепко сжимала в руках, что побелели костяшки пальцев. Плошка была пуста.

— Надя! Ответь, мать твою! Я выломаю дверь.

Конечно, не выломает. Силенок не хватит.

— Все нормально… — она поднялась на ватных ногах и тяжело поковыляла к двери. — Вот он, дар. Всё-то я могу, всё умею! — отодвинула защелку, открыла дверь. — Видишь, а ты не верил!