Александр Матюхин - Кладбище ведьм

— Вы о чем вообще? Я не понимаю.

— Наташа. Одна из наших, — настаивала женщина. — Ей же столько всего надо рассказать. Боюсь, не успеем. Детали могут исчезнуть, ну.

Грибов увидел, как из-за угла соседского дома появилась еще одна женщина, примерно такого же возраста. Подошла, взяла первую под локоть:

— Вы снова запутались, дорогая, — произнесла она, не поднимая на Грибова взгляда. — Пойдемте. Не надо вмешиваться в чужую жизнь.

— И то верно, — буркнул Грибов.

Первая женщина посмотрела на Грибова как-то растерянно, будто пришла сюда с единственной целью — получить ответы. А ответов не было. Ветер взметнул снег с сугробов за её спиной, белая крошка легла на плечи и на пышный ворот.

— Пойдёмте, — женщину повели за локоть в сторону дома.

На соседской калитке снова висел лист с нарисованный прямиоугольником с точкой. Чертовы деревенские суеверия. Наверняка этот лист что-то да значит.

— Эй, — крикнул Грибов в спину женщинам. — А что это за лист на калитке? Зачем он?

Первая женщина полуобернулась:

— А вы разве не знаете? Это дверь. Если есть желание, можете прийти на обратную сторону.

— Но не советую, — быстро перебила вторая женщина. — Эта дверь не для вас. Она для тех, кто понимает и умеет.

— Понимает и умеет, ага.

Он так и думал. Какая-то суеверная хрень. Хотя, объяснить, что стало с Надиными волосами сложнее, чем прикрепить лист бумаги на калитку.

Может ли это быть как-то связано?

Сигарета закончилась быстро, Грибов потянулся было за следующей, но остановился. Рановато. Так и легкие выкашлять можно к сорока-то годам. Вместо этого, наверное, можно сварить себе крепкого хорошего кофе. Тоже, говорят, помогает от стресса.

Вернулся в дом и в гостиной застал еще одних гостей: четырех женщин сельского вида в неброской дешевой одежде, плохо ухоженных и растерянных. Надя была на кухне, заваривала чай. Платок на её голове не скрывал извилистые белые полоски за ушами и на висках, оставшиеся от (рассыпавшихся? отвалившихся? сгоревших?) куда-то подевавшихся волос.

— У нас новые посетители? — пробормотал он, наливая в кружку кипяток. — Надь, ты не хочешь, ну, побыть без никого. Хотя бы до завтра.

— Думаешь, так будет легче? — спросила Надя мягко. — Сидеть в одиночестве… сомнительная идея. Я каждую секунду думаю о Наташе… Я с ума сойду, как только останусь без дела. Уж поверь. Или пойду искать спиртное. Ты этого хочешь? Чтобы я снова сорвалась?

Грибов пожал плечами:

— Ты не в одиночестве. Я есть.

Надя погладила его по щеке, и это был неожиданный, удивительный жест. Грибов ощутил, как по коже пробежали мурашки. Ему захотелось прижать Надю к себе, обнять и не выпускать по меньшей мере тысячу лет. Вместо этого он наклонился и поцеловал её сначала в шею, потом в губы и затем в кончик носа. Надя не отстранилась. Показалось, что даже наоборот — ей хотелось, чтобы он не останавливался.

— Я люблю тебя, — сказал он слова, которые не говорил очень давно.

— Мы справимся, — ответила Надя слегка отстранённо. Она думала о чём-то другом. — Ты просто должен понять, что мне лучше сейчас не сидеть без дела. Иначе я плохо себя контролирую. Мне кажется, я уже успела наделать много нехорошего. Пусть уж лучше ко мне очередью выстроятся эти несчастные со всего поселка, чем я буду сидеть и каждую секунду думать о Наташе.

Надя всхлипнула. Тот самый короткий, безнадежный — всхлип! — который замучил её сегодня в больнице.

— Не надо, — шепнул Грибов. — Я понимаю. Работай, сколько захочешь. Обещаю не лезть ни в какие дела, даже если эти женщины из семидесятых в гостиной будут предлагать тебе вступить в коммунистическую партию.

Надя рассмеялась, закрыв рот ладонью:

— Да ну тебя. Ещё шутит…

Это была неуклюжая шутка, и они оба понимали в чем её суть.

Грибов помог Наде отнести кружки с чаем в комнатку под лестницей, а затем вернулся в кухню.

И вот теперь можно спокойно выпить кофе и выкурить последнюю на сегодня сигаретку. Последнюю, Грибов, без вопросов.

Маше почему-то снится больница. Острые и резкие запахи. Бледный свет. Кафельный пол. Гулкий перестук чьих-то каблуков. Одна лампа под потолком мигает. Синие стены. Плакаты: «Профилактика гриппа», «Здоровый малыш», «Кто такой клещ!».

Чешутся плечи и лодыжки. На них какие-то тёмные пятнышки. Язвы или укусы клопов. Как-то у них в квартире завелись клопы. Отчим изводил их химикатами несколько месяцев, да так и не победил до конца.

Тени вокруг. Люди в белых халатах. Чувствуется грусть, неопределенность происходящего.

Мама и папа думают, что всё безнадежно , — неожиданно говорит Наташа. — Они не верят, что я выживу. Так бывает.

Голос звучит внутри головы, где-то за ушами. Маша физически ощущает отголоски звуков, кружащихся в сознании. Вздрагивает от неожиданности. Мысли вдруг делаются вязкими и липкими. К ним тут же приклеиваются другие мысли. Чужие.

Наташа появляется у стойки регистрации. Она — призрак или что-то вроде того. Маша таращится на неё, не в силах поверить, что это сон. Слишком уж реалистично.

Наташа не живая, а будто нарисованная множеством небрежных карандашных линий. Если присмотреться, то можно заметить, что линии эти дрожат и шевелятся. Словно струи воды, образующие силуэт.

Нет тени. Босоногая. Волосы растрепаны. Обнаженная. Кожа покрыта крупными мурашками.

Дрожит, переплетается линиями.

Верное определение — сотканная из воздуха. Невероятное зрелище. Не страшное, а завораживающее.

Маша, не обязательно говорить вслух — произносит Наташа внутри головы. — Просто думай.

О чем?

О разном.

Маша видит редкие красные линии, сползающие с Наташиной головы. Эти линии похожи на змей. Глаза у малолетки чёрные, бездонные. Щеки, подбородок, шея — в крови. Тугие темные капли вытягиваются, срываются и, обретая свойственную крови тягучесть, падают на пол. Кафель в пятнах крови.

В реальности Маша, конечно, радовалась тому, как чудесно вышибла из Наташи дух. А здесь вдруг пришла горечь. И когда это она успела превратиться в монстра? Когда обнаружила в себе столько черноты и грязи? Неужели можно оправдать насилие насилием?

Наташа становится ближе. Перемещается неуловимо на несколько метров вперед.

Теперь хорошо видно её лицо, разбухшее от синяков. Подтеки на скулах и щеках, темнота вокруг глаз.

Женщина из-за стойки регистрации проходит сквозь Наташу, едва всколыхнув изгибы серо-красных линий. Линии, похожие на волосы.

Маша вздрагивает. Зажмуривается, а потом открывает глаза. Рядом стоит отчим с расплывшимся от химикатов лицом. Он шепчет, выплёвывая жёлтые зубы:

— Даже не думай убегать, выродок. Я всё равно тебя найду. Из Ада нет дверей.