Елена Усачева - Большая книга ужасов – 81 [сборник litres]

Я закашлялась, и горло ободрало как теркой. Начинаю простужаться. Это ожидаемо. Я мерзла несколько ночей – и вот результат. Интересно, можно перенести пневмонию лежа на земляном полу почти без еды и воды? Вот и проверим. Хотелось плакать, но слез не осталось.

Я взяла кусок бетона, написала с обеих сторон блеском для губ, чтобы далеко было видно: «Помогите, я внутри», и выкинула в окно. Стекло даже не задела – вот что значит тренировки. Все зря. Если бы рядом хоть кто-то прошел, я бы заметила и стала бы орать, и никаких камешков не понадобилось бы. Но должна же я хоть что-то делать!

Новый приступ кашля, от которого внутри все выворачивает наизнанку. Лишь бы не до рвоты, тут и так грязно. Горло ободрало, а воды нет. Скорее бы пошел дождь. Небо было до обидного ясным.

Большая приперла бумажный пакет из-под фастфуда. Она отдала его мне, почти не сопротивляясь, хотя легко могла порвать или прогрызть. В пакете оказался только недопитый стаканчик с колой да два ломтика картошки фри. Картошку я аккуратно разложила по крысиным мискам, а колу трогать не стала. От сахара еще больше хочется пить, мне пока нельзя. Бумажный пакет отобрала Маленькая для своего гнезда – ну и ладно, я пока не придумала, как можно его использовать. Вывешивать наружу плакаты точно бесполезно. Можно позже поднакопить таких пакетов и завернуться: говорят, бумага хорошо держит тепло. Но один-то пускай забирает. Все-таки они обо мне заботятся.

Все еще август

В лицо бил свет электрической лампы. Какой чудесный вид! Я готова была вскочить и плясать, но не могла.

– Как она? – спросил знакомый голос: мать!

Ура! Все хорошо, я не могу поверить: меня все-таки нашли!

– Обезвоживание, переохлаждение, отравление, истощение, но в целом прогноз благоприятный, – ответил другой голос, и я хотела завопить «Ура!», но только открыла рот в беззвучном шипении.

– Значит, она поправится?

– Прогноз благоприятный.

Перед глазами по-прежнему все плыло. Я видела только электрический свет наверху и слышала странный шум: наверное, приборы у них такие.

Мать наклонилась надо мной:

– Ты как?

– Холодно.

Меня трясло. Мать сунула мне в руку стакан с трубочкой и велела пить. Тысяча секунд прошло, прежде чем я сумела приподняться и начать пить. Но первые же глотки воды искупили все. Мне стало легче.

– Доктор сказал, ты выздоровеешь.

– Я уже.

Да, я соврала, мне было еще паршиво – холодно, болело горло, – но я была среди людей, и все это было ерундой, я уже не сомневалась, что выживу.

– Почему ты так долго не приходила?

– Вызвали на вторые сутки. А потом авария на шоссе, вызвали на подмогу вторую бригаду, третьи сутки прошли, четвертые…

– Тяжелая авария?

– Да нелегкая. Ты-то как?

Я хотела ей рассказать про эти жуткие дни с крысами, но из горла опять вырывался только хриплый свист. Мать протянула мне трубочку, я попила еще, но говорить уже расхотелось. Горло болело, и меня трясло.

– Холодно.

– Знаю. Так надо. Терпи.

Терпеть я не хотела. В ногах валялась тонюсенькая простыня, я завернулась в нее, но стало, кажется, хуже. Мать покачала головой:

– Отдыхай. Это сейчас самое важное.

– Я много дней отдыхала.

И меня накрыла темнота. Я по-прежнему слышала шум какого-то прибора, журчание воды, вставала попить на ощупь, все не могла напиться. Крысы приходили меня навестить. Их даже пускали в больницу. Они были смешные в наброшенных на плечи маленьких халатиках. Я не могла согреться, меня все время трясло. Часто приподнималась попить, потому что горло еще раздирал кашель. Есть мне не давали, но почему-то и не хотелось, я больше мерзла, а на голод было плевать.

Соседки у меня не было, может, оно и хорошо, я сейчас паршивый собеседник. Я смотрела на лампочку в потолке днем, на темноту ночью, я жутко мерзла, но мне потихоньку становилось легче. Мать почти не заходила, но я знала, что она где-то рядом, она же здесь работает. Я переживала, что совсем не слышу стука каблуков по коридору и этой обычной больничной суеты. Похоже, меня поместили в какую-то очень отдаленную палату, чтобы не пугать народ. Я даже не слышала разговоров, кроме тех, что обращены именно ко мне. Частенько заходил врач и спрашивал:

– Все еще плохо?

– Ага.

– Плохо. Но в целом прогноз благоприятный.

Этот глупый разговор повторялся изо дня в день, я начала подозревать, что у него не все дома, у этого врача. Я все время просила его принести одеяло, но он как будто не слышал. Зато давал мне пить сколько угодно, и я утешала себя, что так точно приду в себя. Я пыталась считать дни, но быстро сбилась: иногда мне казалось, что прошла уже вечность, и когда гасили свет, я понимала: прошел только один день. Иногда мне казалось, что его гасят в середине дня, а иногда – что раз в несколько дней, я понимала, что так не должно быть, но мое дело было выздоравливать, а какое там число, потом посмотрю.

Однажды мать принесла мне ноутбук. Я зашла в соцсети и долго тупила на список сообщений. Последние из прошлой жизни, которая была до того, как все это случилось. Маринка звала на выставку, мальчишки обещали быть, господи, это было в начале лета! Я долго тыкала в клавиатуру, промазывая неуклюжими пальцами мимо нужных букв, чтобы написать три слова – «я в больнице», но ничего не получалось. «Я боль» – ладно, но там были «Я Хорь», «Я хворь» и даже «Я Богиня». Не помню, написала я в итоге хоть что-нибудь или нет. Ноутбук быстро отобрали, и я опять смотрела в потолок.

Потом пришел врач. Он долго осматривал меня, прислоняя холодный стетоскоп, велел покашлять, посмотреть туда-сюда, а потом спросил:

– Ты жить-то хочешь?

– Хочу.

– Значит, пора выписываться. – Он опрокинул мою кровать, и я полетела на пол.

Открыв глаза, я несколько длинных минут не могла понять, где я. Я вертелась, осматривала все, словно узнавая заново, опрокинула стакан из-под колы, даже ущипнула себя и покашляла. А потом разревелась. Воды во мне скопилась, наверное, тонна за время болезни, и я от души поливала свой земляной пол. Я здесь. Я все еще здесь, мне все приснилось или привиделось в бреду – кажется, я и правда успела поболеть.

Кашель был уже так себе, я выдернула из колы соломинку и приподнялась попить из косметички. Вода была. Значит, прошел дождь. Значит, в бреду я так и вставала пить, а мозг рисовал мне утешительные картины. Поэтому там были крысы.

Еще хлюпая носом, я наполнила крысиные миски водой и посвистела:

– Вы-то хоть здесь? Выжили без меня? – Глупый вопрос, они же могут выходить. Это я бы без них не выжила.

Большая сразу высунулась из-за кроссовки, а Маленькая медлила. Откуда-то из темноты послышалась возня, потом писк, а потом возникла Маленькая, стряхивая с себя на ходу прицепившегося розоватого детеныша. Долго же я болела!