Елена Усачева - Большая книга ужасов – 81 [сборник litres]

Август или уже сентябрь?

Большая работает за двоих: таскает пакеты и пластиковые контейнеры с едой, днем и ночью. Я не спорю, открываю все, что она принесет, не забывая забирать свою долю. Я знаю, что это пройдет, как только мелкие подрастут, а мне нужно много есть, чтобы набраться сил и выбраться отсюда. Эта Большая (думаю, все-таки Большой) даже не боится будить меня среди ночи, если несет что-нибудь вкусненькое. Лезет носом в ухо и щекочет усами. Кажется, я всю жизнь буду просыпаться от этого. Вздрагиваю. Каждый раз.

Зато ночи стали теплее, это странно, но я рада, что больше не мерзну. Пластиковыми контейнерами, которых уже скопилось порядочно, я заставила все пространство под моим чудо-водопроводом, так что теперь у нас много запасов воды и ничего не протекает на пол. Может, поэтому я и не мерзну.

Маленькая не высовывается. Раз показалась, когда я проснулась после болезни, и теперь все. Я слышу только тоненький писк и возню где-то за кроссовками, так и догадываюсь, что она там. Сколько я проболела и где все, я себя не спрашиваю. Я набираюсь сил и думаю, как буду выбираться. Всегда есть выход: пока есть мой пролом с доску толщиной. Всегда есть выход.

Большой разбудил меня в тот самый ранний час, когда солнце еще только выглянуло и за окном орали птицы, как будто хотели наораться впрок на длинный день. Он припер очередной пластиковый контейнер (в этот раз с остатками торта), и ему требовалась помощь, чтобы открыть. Я не глядя цапнула коробку, открыла, быстрым отработанным движением отщипнула кусочек, пока этот не вцепился зубами и не испортил мне всю гигиену. Сунула в рот и позволила Большому утащить остатки.

Я еще жевала, когда за окном послышалась возня.

– Кто там? – получилось «Хто шам?», но мне было как-то плевать на эти детали.

За окном брякнул камешек, что-то упало и кряхтя прошагало ко мне, шумно шаркая, расшвыривая мелкий мусор.

– Эй, я здесь! Под полом!

За окном притихли, как будто прислушивались. Что ж, ради гостя можно и повторить:

– Я здесь, в старом театре, под полом. Меня тут завалило много дней назад, у вас, случайно, экскаватора с собой нет?

Шаги прошаркали к самому окну, я увидела старуху. На ней был старушечий платок, засаленный пуховик (август! или уже сентябрь?), в руках авоська. Я высунула руку из щели между досками и помахала:

– Я здесь!

Старуха заинтересованно вытянула шею, близоруко прищурилась, разглядывая, что там шевелится во мраке, и наконец подала голос:

– Кто?

Чувствую, разговор у нас будет долгий.

– Меня зовут Лена, я учусь в одиннадцатом классе и меня тут немножко завалило, пару недель назад. Не могли бы вы…

– Чем? Чем тебя завалило?

Если благодаря ей я окажусь на свободе – все прощу, обещаю.

– Стены обвалились, я провалилась под пол и не могу выбраться.

– Почему?

А-а-а! Дайте мне ружье!

– Потому что кругом бетон и камни, которые я не могу сдвинуть. Я застряла.

– Ах, ты застряла! Ну так вылезай потихоньку, я покараулю, чтобы никто не увидел. Охота вам по развалинам лазить! Я вот тоже девчонкой – по стройкам, по заброшенным гаражам: интересно же! С крыши барака прыгала с зонтиком. Два зонтика сломала и руку. А однажды на стройке заманила пьяницу в ванну с бетонным раствором…

Если бы потолок надо мной не грозил обвалиться каждую секунду, я бы побилась об него головой. Знаю, что не поможет, но это полезнее, чем пустые разговоры с моей новой собеседницей. Большой сидел у моего уха, лопал торт и только изредка заинтересованно потягивал носом вверх – туда, где стояла старуха. Спокойно, я образец терпения! Я просидела здесь достаточно долго, чтобы добиться помощи даже от такой… К тому же у меня бесценный опыт общения с бабой Зоей.

– Караулить как раз не надо. – Я сделала самый милый голос, на какой была способна. – Наоборот. Позовите мою маму. Она волнуется. Она живет…

– Конечно волнуется, мне тогда знаешь как всыпали! Сидеть не могла, наверное, месяц. Когда тот пьяница явился к моим родителям, волоча забетоненные штаны…

– Да-да, я поняла. Позовите мою маму, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Тут холодно и крысы.

Большой глянул на меня через плечо: наверное, я совсем сбрендила, но в его взгляде виделась обида.

– Крысы! Ой! Спасу от них нет. У меня тоже завелись, всю ночь колобродят: грызут, шумят, спать не дают. Я пришла в аптеку, говорю: мне бы яду. А они смеются: не продаем, говорят, теперь нельзя. А этих морильщиков вызывать дорого…

– У меня есть двести рублей – но только если вы позовете мою маму. Или еще кого-нибудь… Идет?

Бабулька притихла, должно быть пытаясь осознать услышанное. Молчала, наверное, минуту, я забеспокоилась, не умерла ли она там, но грязная фигура за окном твердо стояла на ногах.

– Кого позвать-то? – переспросила она.

«Того, блин, кто соображает быстрее!» Но вслух я, конечно, сказала другое:

– Кого угодно. Выйдете в город, поймайте за рукав первого попавшегося, а лучше машину, и скажите, что в старом театре завалило девочку, она жива и нужна помощь.

Опять пауза. Эта бабка вгонит меня в гроб.

– Кого-кого позвать?

Я стукнула кулаком по земляному полу, и Большой смешно подпрыгнул рядом со мной. Ему объяснить было бы проще, но он не мог никого привести на помощь, вот в чем штука. Насчет бабки у меня тоже были большие сомнения, я бы на месте кого угодно просто не поверила бы ей…

– Придумала! Идите в школу. И скажите бабе Зое, что Ленка из одиннадцатого в старом театре под обвалом. Ей нужна помощь. В школу идите. Школу знаете?

– Знаю, конечно! Только что тебе там нужно, ты же небось и выбраться-то не сможешь из-под этих руин!

Я вцепилась обеими руками себе в волосы и сильно потянула. Начинаю понимать значение выражения «рвать на себе волосы». Ужасно хотелось что-нибудь порвать или кого-нибудь убить. За что мне это?! За то, что пошла в театр и залезла там куда не надо. Серьезно? Люди совершают куда более серьезные проступки – и ничего: живут долгую счастливую жизнь. Кажется, я тоже ее проживу. Здесь.

– Что нам делать, Большой? Укуси ее – может, поумнеет?

– Что говоришь?

– Говорю: по ребятам соскучилась. Позовите кого-нибудь из школы.

– Дура, тебе сейчас не об этом думать надо! А как вылезти!

И тогда я разревелась. Громко, со всхлипами, едва удерживаясь от того, чтобы не высказать бабульке вслух все, что я о ней думаю. Большой подпрыгнул от неожиданности и деликатно ускакал куда-то в ноги.

– Ты чего там, ревешь? Не реви, я тебя спасу. Сейчас передохну и схожу в милицию. – Она завозилась за окном, усаживаясь на землю.

От маразма происходящего я разревелась еще сильнее.

Отдыхала она, наверное, до обеда. Я лежала и слышала ее храп, и мне становилось легче оттого, что я не одна. Было как-то спокойнее, хотя все равно бесило. Она может уйти в любой момент, может встать и спасти меня двумя короткими словами, пройдя пару сотен метров (хотя для старухи это, наверное, нелегко – но мне-то тут тоже нелегко!) – она может! А она спит. Больше всего я боялась, что она проснется и все забудет и мне придется начинать заново весь этот содержательный разговор – если она вообще станет меня слушать, а не сбежит. Спасение иногда обретает очень странные формы. Вот откуда она, спрашивается? У нас небольшой город, и бродяг толком нет. Хотя кто ее знает…