Стивен Кинг - Будет кровь [сборник litres]

– Я смогу здесь работать, – сказал Дрю вслух. – Да.

Он вздрогнул от звука собственного голоса – видимо, все еще сказывалось нервное напряжение после игры в гляделки с мамой-лосихой, – а затем рассмеялся.

На старом папином автоответчике мигала красная лампочка, так что Дрю не было необходимости проверять, работает ли электричество, но он все равно щелкнул выключателем у двери и зажег верхний свет в нижней комнате, потому что на улице уже смеркалось. Он подошел к автоответчику и нажал на кнопку «ВКЛ».

– Это Люси, Дрю. – Ее голос плыл, словно доносился из морской глубины, двадцать тысяч лье под водой. Дрю вспомнил, что этот допотопный автоответчик по сути представлял собой кассетный магнитофон. Удивительно, что он до сих пор работал. – Уже десять минут четвертого, и я немного волнуюсь. Ты приехал? Позвони сразу, как только сможешь.

Дрю было приятно, что о нем беспокоятся, но с другой стороны, его это взбесило. Он приехал сюда специально, чтобы его не отвлекали, и меньше всего ему хотелось, чтобы Люси постоянно стояла у него над душой все ближайшие три недели. Впрочем, он понимал, что у нее были причины для беспокойства. В дороге всякое может случиться: он мог попасть в ДТП, «шевроле» мог сломаться на хреновой дороге. И ей уж точно не придет в голову, что он распсихуется из-за книги, к которой еще даже не приступил.

Мысли о будущей книге напомнили Дрю об одной лекции, которую их кафедра английского языка организовала лет пять-шесть назад. Джонатан Франзен рассказывал полному залу студентов о премудростях писательского мастерства. Он говорил, что самый пик работы над большим романом приходится на тот период, когда автор лишь собирается приступать к написанию книги. Когда эта книга еще пребывает исключительно в его воображении. «Даже самые ясные сцены, сложившиеся в голове, все равно что-то теряют при переводе в слова», – сказал Франзен. Тогда Дрю подумал, что это было несколько самонадеянное заявление: человек явно меряет всех по себе и считает свой собственный опыт универсальным.

Дрю взял трубку (старомодную, в форме гантели, такую же черную и на удивление тяжелую), услышал четкий непрерывный гудок и набрал номер мобильного Люси.

– Я на месте, – сказал он. – Все нормально.

– Хорошо. Как дорога? Как дом?

Они чуть-чуть поболтали, потом он поговорил со Стейси, которая только-только вернулась из школы и потребовала, чтобы ей дали трубку. Затем Люси отобрала у нее телефон и напомнила Дрю, чтобы он поменял сообщение на автоответчике, потому что от старого сообщения ей жутковато.

– Я, конечно, попробую, но не факт, что получится. Может быть, в семидесятых это было последнее слово техники, но с тех пор миновало полвека.

– Ты уж постарайся. Видел каких-нибудь диких животных?

Он подумал о маме-лосихе. Как она стояла, наклонив голову, и явно раздумывала, затоптать его до смерти или нет.

– Только пару ворон. Слушай, Люси, я хочу разобрать вещи, пока не стемнело. Я позвоню позже, ага?

– Давай в половине восьмого. Как раз Брендон вернется домой, сможешь с ним поговорить. Он в гостях у Рэнди. Сказал, там и поужинает.

– Хорошо.

– Еще что-нибудь скажешь?

Ему показалось, что в ее голосе промелькнула тревога. Хотя, наверное, действительно показалось.

– Нет. Все спокойно. На Западном фронте без перемен. Люблю тебя, милая.

– Я тебя тоже люблю.

Он положил смешную старомодную трубку на место и сказал, обращаясь к пустой комнате:

– Хотя нет, погоди. Тут же было одно происшествие. Старый Билл застрелился прямо у нас во дворе.

Он сам поразился, услышав свой смех.

Дрю перетащил из машины все вещи и закончил их разбирать уже в седьмом часу. К тому времени он изрядно проголодался. Он попытался открыть кухонный кран, который долго шипел и пыхтел и наконец выдал несколько судорожных порций мутной воды. Впрочем, вода быстро очистилась и потекла ровной струей с хорошим напором. Дрю наполнил кастрюлю, включил плиту (низкий гул большой конфорки напомнил ему о прежних трапезах в этом доме) и стал дожидаться, когда вода закипит и можно будет сварить спагетти. Соус у него был. Люси положила в одну из коробок с едой бутылку «Рагу». Он сам бы точно забыл.

Он подумывал, не разогреть ли банку горошка, но решил, что не надо. Сейчас он как будто в походе и питаться будет по-походному. Но без алкоголя; он не привез ничего из спиртного и ничего не купил в «Большом 90». Если работа пойдет хорошо, как он и рассчитывал, то можно будет вознаградить себя упаковкой пива, когда он в следующий раз поедет за едой. Может быть, он еще купит что-нибудь для салата, хотя у него было стойкое подозрение, что ассортимент овощей в магазине у Роя Девитта ограничивался попкорном и приправами для хот-догов. Возможно, где-то в подсобке завалялась одинокая банка квашеной капусты для покупателей с экзотическими пищевыми пристрастиями.

В ожидании, когда закипит вода и разогреется соус, Дрю включил телевизор. Он думал, что на экране будет только «снег», но появилось синее поле с надписью: «ПОДКЛЮЧЕНИЕ ДАЙРЕК-ТВ». Он сомневался, что подключение состоится, но оставил телевизор в покое. Пусть делает свое дело. При условии, что он вообще что-то делает.

Дрю рылся в ящиках буфета, и тут у него за спиной раздался громкий голос Лестера Холта. От неожиданности он вскрикнул и уронил дуршлаг, который только что нашел. Обернувшись к экрану, он увидел знакомую студию вечернего выпуска новостей Эн-би-си. Картинка была ясной и четкой. Лестер рассказывал о последних несуразностях Трампа и как раз передавал слово Чаку Тодду для разбора грязных подробностей, когда Дрю схватил пульт и вырубил телевизор. Приятно знать, что телевещание исправно работает, но у него не было никакого желания засорять себе мозг Трампом, налогами и терроризмом.

Он сварил целую пачку спагетти и съел почти все, мысленно представляя, как Люси грозит ему пальцем и говорит – в который раз – о растущем брюшке. Так же мысленно Дрю напомнил ей, что не обедал. Он вымыл посуду, размышляя о маме-лосихе и самоубийстве. Можно ли их использовать для «Биттер-Ривер»? Лосиху, наверное, нет. Самоубийство – может быть.

Все-таки Франзен был в чем-то прав, когда говорил о времени, предшествующем началу работы над большим романом. Это и вправду хорошее время, потому что все, что ты видишь и слышишь, можно так или иначе использовать в книге. Все податливо и послушно. В уме можно выстроить целый город, не раз перестроить его и сровнять с землей – пока принимаешь душ, бреешься или сидишь в туалете. Но когда начинаешь писать, все меняется. Каждая написанная тобой сцена, каждое написанное слово хоть немного, но ограничивает дальнейшие возможности. И постепенно ты превращаешься в корову, бредущую по узкому коридору без ответвлений, бредущую прямо к…