Карен Фаулер - Проклятие или дар [Черная книга страшных сказок] [сборник litres]

Агнесса начинает с едва заметной дорожки возле покосившейся лесенки на веранду. Она сыпет пепел на ощупь, ведет непрерывную линию. Работа тонкая, ведь нужно вести ее через пучки травы, торчащие среди мусора, по ощетинившимся пружинами матрасам, но она сделает все, что нужно. Трава обметает ее кроссовки, рукав скользит по краю железной духовки, ветер что-то нашептывает. Все они сговорились против нее. Они знают тайну.

А-ах, – вздыхает что-то еще. – Мне показалось, я слышала, как мышь крадется.

Кот на месте у окна. В лунном свете его голова похожа на человеческий череп. Единственным глазом, круглым и черным, он смотрит на нее сверху вниз.

Твое счастье, что я стар и ленив .

Животное провожает ее взглядом. Пепел и земля сыплются из ее пальцев.

Тебе повезло, что мне ничего не нужно. Но все интересно.

Она чувствует, как в ее ладонь впиваются зубы кота. Его глаз смотрит на нее, пасть ухмыляется. Кошачий смех, кошачье бормотание. Она идет по замусоренному саду и видит впереди дырку в кошачьем заду, морщинистую звезду под задранным вверх хвостом.

Сад за домом становится гуще, здесь он совсем не ухоженный. Ее шаги пробуждают запахи трав. Ноги старой леди топчутся по кухонным доскам, останавливают. Бутыли звякают, брякают. Дом превратился в бурлящий котелок, полный ее ворожбы. Круг из пепла замыкается вокруг дома, эта бабкина ворожба станет последней. Скоро она очнется, скоро увидит, что навлекла на себя.

Так было, когда я поняла это, – говорит мама. – Пойду вверх вдоль ручья, и засыпаю. Пойду вниз, другим путем, и снова то же самое. Я пыталась и плыть, и карабкаться по растениям, хотела выбраться любым путем. Но могу дойти только до этого места. Потом его мать будто выключает меня.

Пройдя полпути, Агнесса останавливается, чтобы посмотреть вверх, передохнуть. На это дело уйдут все силы, которыми она обладает. Не нужно торопить события.

Плотные кудри на голове старухи движутся чуть влево, а потом чуть дальше вправо, они похожи на небольшое мохнатое животное, сидящее на подоконнике. Желтый свет голой лампы на кухне пятнами падает на кучи, громоздящиеся под окном. Прыщавая луна над крышей сарая омывает своим светом ледяное небо, повсюду ее струны, ее пальцы. Именно их собирает Агнесса, чтобы все получилось.

Не совершай безумных поступков…

Голос мамы угасает, как только она заходит слишком далеко и утыкается в стену сна. Но как могла она рассказать Агнессе все это, и ожидать, что она останется ? Сидеть в аду вместе с ней, в ловушке, и задыхаться? Здесь все полно безумия. И совершать здесь можно только безумное, то, что противоречит разуму.

Вернемся к теме безумства. Безумствовать следует методично, если хочешь, чтобы это сработало. Чтобы установить границу, нужна тишина, сосредоточенность, правильные ингредиенты, точная привязка к луне, слияние с ней. Несчастье должно произрастать из земли. Агнесса нащупывает путь вперед сквозь новизну и правильность, выбирая правильное , горсть за горстью, дюйм за ничтожным дюймом.

Когда круг замыкается, дрожь пробегает по спине к затылку, и дальше, щекочет брови, пока она торопится к дереву, к сумке. Достает оттуда шелковистую темную косу, жесткую бороду, развязывает концы одной, расплетает другую. Она раскладывает их на сумке, перемешивает пряди, связывает с одного конца. Потом проволока. Сперва ее нужно распрямить, потом согнуть в конус. Конус она накрывает волосами, связанными концами вверх.

Мамины волосы обрушиваются на лицо и плечи, как черная вода, спускаются на спину. Под солнцем пряди распространяются по всему аду, разлетаясь там, где она протискивалась или плыла. Срежь их, говорит она, когда Агнесса приносит домой ножницы.

Срежь совсем. Это просто другая ловушка, другая связь.

A потом оказывается, что они не могут сжечь или закопать их, развеять по ветру или пустить по воде. Так странно, в них так много мамы. В них есть сила, как и в самой Агнессе, – безголосая, непробужденная.

Агнесса убирает их вместе с ножницами и другими сокровищами. Мама следит, поглаживая обновленную голову – волосы теперь короткие и мягкие как перья на птичьей грудке.

Агнесса откручивает крышку банки с речной водой, вынимает хлеб и сыр, которые взяла в хорошем доме. Корочка хлеба подойдет. Она бросает ее в банку. И сырную корку. Ест остальное, быстро, чтобы была сила, хотя обычно не торопится, размышляя над вкусом и запахом, ценой, и возможным смыслом.

Прячась за подстриженным кустом, следит, как женщина выходит к буфету – тоже ее бабка , другая! Которая, конечно, знает, что Агнесс здесь, рядом, судя по тому, как она оглядывается по сторонам, как зовет ее – киса! Киса! Знает, и в то же время не знает, потому что оставляет еду и возвращается по тропе, вглядываясь в ночь. Завтра она узнает точно. Завтра мама и Агнесса вместе, не прячась, пройдут по дорожке к передней двери.

Ах, да, и папа , вдруг вспоминает она. Тогда у нее будет и папа. И замирает в восхищении среди листвы.

Она берет нож и клок, вырванный из ада, обрезает его, чтобы уместился в банке. Два оставшихся клока вплетает в конус из волос и бороды. Вокруг, окружая дерево, проникая в его тень, луна разбрасывает свое добро. Луч лунного света ползет по руке Агнессы, как боль, и нужно дышать, дышать, готовиться снова выйти на лунный свет. Она близко, она так близко. Все случится так скоро. Происходящее накатывает на нее стремительно и драматично.

Она встает, в одной руке – конус из волос, в другой – банка. Она входит в разрыв ворот, идет по тропе. Пепел заставил дом притихнуть, но, едва переступив черту, она чувствует, что котел кипит, старуха колдует, кот следит за ней с подоконника, сквозь все стены и набитое между ними барахло.

Она ставит банку, вынимает из кармана пластмассовую зажигалку, зажигает, фиксирует крышку резинкой. Ставит аккуратно на самую плоскую половицу, ровно по центру передней двери. Прикрывает огонек конусом.

Вонь. Связка волос занимается наверху, волосы вспыхивают, корчатся, исчезают. Боль и вонь перехватывают горло, Агнесса отворачивается и кашляя обегает весь дом с банкой в руке.

Кот смотрит на нее. Кот всегда знал. Но ничего не говорил ей, чтобы произошло все, что должно произойти. Кот старый, шкура покрыта пятнами и язвами. Глаза, и черный и белый, видят ее одинаково хорошо.

Ну и вонь, говорит зверь. Она вот-вот почувствует ее. Дичь встревожится.

Агнесса переступает черту, встает на поваленный старый котел. Опираясь на покрытую шелушащейся краской стену, поднявшись на цыпочки, ставит банку на подоконник возле кота, так чтобы она могла упасть в любую сторону. Теперь дело за котом. Он должен сделать то, чего делать не хочет, – выбрать ту сторону или другую. Решить, многим ли он обязан ее бабушке.