Гийом Мюссо - Жизнь как роман [litres]

Тревогу подняла ее издатель и подруга Фантина де Вилат, обеспокоенная отсутствием известий от миссис Конвей и связавшаяся с привратником «Ланкастера», кондоминиума в Уильямсберге.

Как сообщил вечером источник из медицинских кругов, писательница пришла в сознание, ее жизнь теперь вне опасности. По словам миссис Вилат, «после своего отчаянного поступка Флора приходит в себя. Как мы знаем, последние месяцы дались ей очень нелегко. Лично я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь подруге преодолеть это испытание». Напомним, что попытка самоубийства была предпринята через полгода после исчезновения маленькой дочери Флоры Конвей Кэрри, которая…

Я оторвал глаза от таблоида. Наконец-то я узнал, где находится Флора и по какой причине. Я уже готовился покинуть закусочную, как вдруг увидел в глубине зала знакомый силуэт. Усы масти «перец и соль», лысый череп и внушительное брюхо не позволяли ни с кем спутать Марка Рутелли, расплывшегося на мягкой банкетке. Я отлип от стойки и поспешил к нему. Он так задумался, что забыл про стынущий гамбургер с картошкой, хотя уже опрокинул несколько пинт пива.

– Мы знакомы? – с подозрением спросил он, когда я сел напротив него.

– В некотором роде.

Это я даровал вам жизнь, но величать меня «папой» не стоит.

Благодаря профессиональному чутью копа он сразу начал выводить меня на чистую воду:

– Кажется, вы не здешний?

– Нет, но мы с вами из одного окопа.

– Что еще за окоп?

– Я друг Флоры Конвей, – объяснил я.

Он недоверчиво меня разглядывал, пытаясь понять, что у меня на уме. Я в это время вспоминал свои заметки и анкеты своих персонажей, которые я придумывал, прежде чем начать сочинять эту историю. Рутелли я знал как облупленного: славный малый, добросовестный полицейский. Всю жизнь он сопротивлялся хронической депрессии и столь же хроническому алкоголизму, испортившим ему карьеру и личную жизнь, погубившим его семью. Его исподволь пожирала избыточная чувствительность. Еще одно имя в длинном списке жертв этого безжалостного проклятия мягкосердечных – непреклонного закона, ломающего тех, кто безоружен перед свирепостью и цинизмом.

– Еще пива? – предложил я ему, поднимая руку, чтобы подозвать официанта.

– Почему бы нет? Вы, по крайней мере, не похожи на всех этих мокриц. Умеете притворяться?

– Мокрицы?..

Он кивком указал на окно. Я прищурился и разглядел на ступеньках десяток мужчин и женщин – тех самых «журналистов», с которыми я сталкивался в Уильямсберге, у квартиры Флоры. Теперь они попросту перекочевали на Рузвельт-Айленд.

Нам принесли пиво. Рутелли выпил сразу треть бокала, прежде чем спросить:

– Знаете, чего они ждут?

– Караулят Флору, полагаю?

– СМЕРТЬ Флоры, – поправил он. – Они ждут ее прыжка из окна.

– Не преувеличивайте!

Он смахнул с усов пену.

– Видите камеры? Они направлены на окно ее палаты на седьмом этаже.

Желая подтвердить свою правоту, он вскочил и вступил в неравный бой с оконной ручкой. В конце концов его усилия дали результат: верхняя фрамуга открылась, и до нас донеслись обрывки разговоров. Жаль, что я все это услышал!

– Если уж она выпрыгнет, лучше бы у нее отросли крылышки! Осточертело здесь торчать и ждать не пойми чего! – бубнил здоровенный детина с выпирающим подбородком и торчащими ушами. Он накинул себе на плечи черное пальто, что придавало ему загадочности.

– Освещение – лучше не придумаешь, солнце со спины! Я бы так снял – сам Скорсезе позавидовал бы! – вторил ему оператор, за которым я следил от самой станции.

Единственная в группе женщина посетовала:

– Мы тут задницы себе отморозим. – Она первая прыснула, довольная своим остроумием, после чего завела другую песню: – Она прыгнет!

Ей стали вторить остальные, скандируя хором:

– О-на прыг-нет! О-на прыг-нет!

Эта публика наплевала на все приличия и вконец оскотинилась. Новостная повестка выродилась в низменное развлечение, равное порнографии. Меня от такого тошнило.

– Они ждут этого с самого начала, – пожаловался на репортерскую свору Рутелли. – Им страсть как хочется, чтобы Флора покончила с собой. Смерть как яркий эпилог! Прямой репортаж о смерти. Тридцатисекундный ролик, gif падения из окна – то, что надо, чтобы собрать «лайки» и ретвиты.

– Знаете номер палаты Флоры?

– 712. Персонал меня туда не пропустил.

Допив пиво, он провел пальцами по векам. Мне нравился его взгляд, в нем читалась неподъемная усталость, но он еще не утратил способность загораться.

– Идемте, – позвал я его, – меня они пустят.

Лифт поднял нас на седьмой этаж. Перед этим мы беспрепятственно пересекли холл. Никто не задавал нам вопросов, как будто нас приняли за своих. Рутелли не знал, что и думать, разрываясь между недоумением и восхищением.

– Как вы это делаете? Вы что, волшебник?

– Нет, волшебник – мой сын. У меня другая начинка.

– Не понимаю.

– Думаю, меня можно назвать ГЛАВНЫМ.

– Как это?

– Вообще главным. Во всяком случае, в этом мире.

Он, прищурившись, не сводил с меня взгляд.

– Вы мните себя богом?

– Так уж вышло, что я вроде как бог.

– Вот оно что…

– Не думайте, что это очень просто…

Он покачал головой, явно принимая меня за умалишенного. Я бы развеял его недоумение, но тут двери лифта открылись. Нас ждал длинный узкий коридор, где дежурил странный санитар: огромный, накачанный, с ожогом на пол-лица.

– Мы к миссис Конвей, палата 712. Как ее самочувствие?

– Принцесса отказывается от еды, – скупо отозвался Двуликий, указывая на металлический поднос.

Еда выглядела неаппетитно: огурцы в водянистой подливе, серая рыба, вонявшая на весь коридор, резиновые грибы, чахлое яблоко.

Рутелли, не испугавшись габаритов санитара, отодвинул его, как бульдозер – груду рухляди, и заторопился к палате 712. Я устремился за ним.

Обстановка палаты была спартанской: узкая койка, железный стул, шаткий фанерный столик, над которым висел на стене красный телефон для экстренных вызовов.

Флора Конвей полулежала, подложив под себя две подушки, на голом матрасе, глядя перед собой.

– Привет, Флора.

Она перевела на нас взгляд, в котором не было и тени удивления. У меня даже мелькнула безумная мысль, что она нас ждала.

Рутелли не знал, куда деваться от смущения. Ему было очень неуютно в этой каморке, где едва помещалась его туша.

– Вам надо подкрепиться, – выдавил он. – Хотя баланда здесь точно как в тюряге…

– Я рассчитывала, что вы меня накормите, Марк! Где ваши знаменитые блинчики с сыром из «Ха-Ацлаха»?

Коп еще пуще смешался и вызвался спуститься вниз, в Alberto’s, за чем-нибудь съедобным.

– У них там большой выбор салатов… – пробормотал он.