Трейси Вульфф - Жажда

Секунду он всматривается в мое лицо, как будто пытается решить, правду я говорю или нет. Видимо, он приходит к выводу, что да, поскольку в конце концов кивает и обнимает меня снова. И на сей раз опускает голову и прижимает свои губы к моим.

Этот поцелуй отличается от нашего утреннего поцелуя, он легче, нежнее. Но он все равно проникает в самые глубины моего естества, зажигает во мне огонь, пробуждает все чувства, которые я питаю к нему и которые он, как я надеюсь, питает ко мне.

Но сейчас не время для загадывания желаний относительно того, что может быть. Сейчас самое время воздать должное тому, что есть сейчас, а потому я запираю эту мысль в душе и держусь за то, что уже связывает меня с ним.

Наш поцелуй длится целую вечность, но когда Джексон отстраняется, это все равно происходит слишком быстро. Я продолжаю цепляться за него, отчаянно пытаясь прижать его к себе опять.

Но когда я наконец отпускаю его, когда открываю глаза, Джексон, который смотрит на меня, не похож на того, которого я привыкла видеть. В его глазах нет горечи, он не хмурит брови – он выглядит сейчас счастливее и беззаботнее, чем когда-либо прежде.

От сознания этого у меня перехватывает дух. Чувствует ли он сейчас то же самое относительно меня? – думаю я, потому что несколько бесконечных секунд ни он, ни я не двигаемся совсем. А просто смотрим друг на друга, глаза в глаза, затаив дыхание и сплетя пальцы.

Внутри меня переливается радужный пузырек эмоций, и он растет, растет. С каждой секундой, когда я смотрю на него, с каждой секундой, когда я касаюсь его. Я так долго не испытывала ничего подобного, что проходит несколько минут, прежде чем до меня доходит, что это счастье.

Но в конце концов он отворачивается, и я ощущаю эту потерю как настоящую физическую боль.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, когда он начинает рыться в стенном шкафу.

– Как бы мне ни нравилось это платье, тебе нужно надеть толстовку с капюшоном, – отвечает он, достав из шкафа плотную трикотажную куртку на меховой подкладке производства компании The North Face… разумеется, черную, какую же еще.

Он продевает мои руки в рукава, застегивает ее на молнию. Натягивает мне на голову капюшон. Затем хватает с кровати красное одеяло и говорит:

– Пошли.

Он протягивает руку, и я беру ее – как же иначе? Сейчас я готова пойти с этим парнем куда угодно.

Он раздвигает шторы, закрывавшие окно, и я впервые смотрю на то, что нас ждет.

– О боже! – потрясенно выговариваю я, подбежав к окну. – О боже! Как ты узнал?

– По-моему, ты сама говорила мне об этом раза три, – отвечает он и, открыв окно, вылезает на парапет и протягивает мне руку.

Я следую за ним, не отрывая глаз от раскинувшегося перед нами неба. Оно сейчас похоже на гигантскую радугу – на невероятном насыщенно-фиолетовом фоне сияют пляшущие вихри бледно-голубого, зеленого и красного цветов.

– Северное сияние, – выдыхаю я, так захваченная несравненной красотой этого зрелища, что почти совсем не чувствую холода… и почти не осознаю, что Джексон закутывает меня в свое теплое одеяло.

– Стало быть, оно тебя не разочаровало, не обмануло твоих ожиданий? – спрашивает он, встав за моей спиной и обхватив меня руками, так что теперь меня согревают разом и его объятия, и одеяло.

– Оно их даже превзошло, – говорю я, изумленная яркостью цветов и быстротой их танца. – Раньше я видела его только на фотографиях и не знала, что оно движется вот так.

– Это еще что, – отвечает он, прижимая меня к себе. – Сейча только начало. Подожди, пока оно не разгорится вовсю.

– Ты хочешь сказать, что оно станет плясать еще быстрее?

Он смеется:

– А как же. Чем выше скорость солнечного ветра, ударяющего в атмосферу, тем быстрее становится танец этих сполохов.

– И они соответствуют различным химическим элементам, да? Зеленый и красный – это кислород, а голубой и фиолетовый – это азот?

На его лице отражается удивление.

– Ты много знаешь о северном сиянии.

– Я восхищаюсь им с детства. Когда мне было семь лет, отец написал на стене моей комнаты фреску с его изображением. И сказал мне, что когда-нибудь привезет меня сюда, чтобы я увидела его вживую. – Я не могу не думать о том, что он так и не смог выполнить свое обещание. И все другие обещания, которые умерли вместе с ним.

Джексон кивает и обнимает меня еще крепче. Затем поворачивает меня к себе лицом:

– Ты мне доверяешь?

– Конечно. – Это вырывается у меня непроизвольно и исходит из самых сокровенных глубин моего естества.

Он все понимает – я вижу это по его расширившимся глазам, чувствую по внезапно участившемуся биению его сердца.

– Ты дала мне ответ, даже не подумав, – шепчет он, благоговейно гладя пальцами мое лицо.

– О чем тут было думать? – Я обвиваю руками его шею и притягиваю Джексона к себе для поцелуя. – Я знаю, что ты позаботишься обо мне.

Он закрывает глаза, прижимается лбом к моему лбу, затем его губы завладевают моими.

Он целует меня так, будто жаждет меня, будто от этого зависит весь его мир, будто для него важна только я, я одна.

Я отвечаю на его поцелуй точно так же, пока у меня едва не пресекается дыхание, а перед закрытыми глазами не начинают мелькать цвета, еще более яркие, чем танцующие краски северного сияния. Пока у меня не возникает такое чувство, будто я лечу.

– Возможно, мне следовало бы спросить тебя, не боишься ли ты высоты, – шепчет Джексон, все еще касаясь губами моих губ.

– Высоты? Да нет, – отвечаю я, зарывшись руками в его волосы и пытаясь заставить поцеловать меня снова.

– Вот и хорошо. – Он подносит мою правую руку к моему горлу, так что теперь я сжимаю в кулаке оба конца одеяла. – Крепче держи это одеяло.

Он хватает меня за левую руку и кружит, как в кадрили.

У меня захватывает дух и из-за этого резкого движения, и из-за того, что все это время я не чувствую стены замка под моими ногами. И вскрикиваю, только сейчас осознав, что мы больше не стоим на парапете, глядя на северное сияние, а парим футах в ста над замком, и ощущение такое, словно эти цветные сполохи окружают нас со всех сторон.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, когда мне наконец удается преодолеть ужас, сжавший мое горло. – Каким образом мы можем летать?

– Думаю, лучше сказать не летать, а парить, – с улыбкой отвечает он.

– Летать, парить. Не все ли равно? – Я изо всех сил сжимаю его руку. – Не урони меня.

Он смеется:

– Я же владею телекинезом, разве ты не помнишь? Так что ты не упадешь.

– А, ну да. – Я немного ослабляю хватку. И впервые после того, как мы воспарили над стеной замка, по-настоящему смотрю на небо вокруг нас.

– О боже, – шепчу я. – Это самое невероятное зрелище, которое я когда-либо видела.