Стивен Джонс - Только хорошие индейцы [litres]

Его воспоминания об этой молодой вапити, его чувство вины перед ней привело ее к нему. Вот почему она начинает с него, а не с Гейба или Касса. Потому что они ее не вспоминают. Она для них всего лишь один из тысячи мертвых вапити.

Теперь все прояснилось. Питы, которая его бы разубедила, здесь нет, и это объяснение вполне разумно.

Последняя заметка Шейни сформулирована лишь наполовину, она еще в зачаточном состоянии, в скобках: ( зубы ?). Конечно. Льюис встает, ходит туда-сюда, хлопает книгой по бедру, запускает пальцы другой руки в волосы.

Шейни знает вапити так же хорошо, как и он.

Особенность вапити в том, что их клыки раньше, тысячи лет назад, были бивнями.

В наше время они стали короче, но все равно это слоновая кость. Вот почему они так хорошо смотрятся, если их отполировать и пришить к традиционному индейскому костюму. Если бы Льюис, Гейб, Рикки и Касс соображали в тот день, в снегу, они бы набили полные карманы этой слоновой костью вапити и потом продали ее в городе.

Этим словом Шейни хотела сказать, что есть способ узнать, кто эта призрачная вапити.

Надо проверить ее зубы.

Льюис вытягивает левую руку. Она трясется. Он роняет книгу и хватает левое запястье правой рукой, чтобы унять дрожь. Когда это не помогает, он опять уходит в гараж. К тому времени, когда Пита возвращается домой, он успевает разобрать «Роуд Кинг» на мельчайшие детали и выложить их все вокруг себя. Они напоминают взорвавшуюся схему из руководства по ремонту мотоциклов.

Пита стоит во дворе под корзиной и рассматривает его – он это чувствует. Она его изучает и пытается понять смысл всех этих деталей, смазки и масла. Всех этих усилий. Понять мужа, который больше не ходит на работу и отказывается об этом говорить.

В конце концов она кладет на землю сумку, бросает сверху свои наушники – она не хочет оставлять их на работе из-за какого-то суеверия, – и ногой подбрасывает баскетбольный мяч вверх, поймав его руками.

Вертит его, два раза стучит им об землю.

– Настоящая кожа, – удивленно говорит она. – Откуда он?

Льюис переводит взгляд с него на улицу и понимает, что он понятия не имеет. Шейни просто бросала его в корзину. Он так и не спросил, она ли его принесла.

Будто он может сейчас это сказать.

Он пожимает плечами.

– Ну-ка, возьми пасс, – говорит Пита, посылая ему мяч от груди, и этим она бросает вызов его мастерству, учитывая то, что он буквально устроил из гаража западню своими деталями. В этом вся Пита.

Льюис ловит мяч так же, как сделал это, когда Шейни запустила им в него – что находит на женщин в его жизни? Качнувшись назад и чуть не свалившись с лилового ящика, он сует мяч под мышку, чтобы вытереть ладони о штаны, медленно выходит под лампу, несколько раз стучит мячом о землю, будто проверяет, соответствует ли он его строгим стандартам.

– До одиннадцати? – спрашивает она, обходя его и занимая положение между ним и корзиной, поднимает ладони вверх, с готовностью во взгляде, несмотря на то что она, наверное, не спала уже двадцать часов.

Конечно, это она, и никак иначе.

Льюис дарит ей лучшую улыбку Гейба и смотрит вверх, на оранжевый обод корзины, словно спрашивает Питу, точно ли она этого хочет, действительно ли считает, что готова к тому, что он сейчас сделает.

Она готова, и не только к этому.

Они по очереди забрасывают мяч в корзину до тех пор, пока оба не становятся мокрыми от пота, и Льюис даже не думает, что она ему поддается, что она позволяет ему почувствовать, будто у него есть хоть один шанс.

Впервые за много дней ему кажется, что он не думает , просто раз за разом резко разворачивается на месте, делая вид, будто создает воздушное пространство, снова и снова бежит за мячом сквозь высокую траву и ненужный хлам. Именно это ему и нужно, а сам бы он никогда не догадался об этом попросить.

К концу он уже смеется, и она смеется, а потом они обнимают друг друга скользкими руками, и он ведет ее к груде одеял и спальных мешков, которые уже распростились с мечтой о потельне, и дверь за ними опускается, а они сбрасывают свою одежду, увеличивая эту груду, и мир становится почти идеальным.

К тому моменту, когда Льюис снова надевает на «Роуд Кинг» приводной ремень, уже наступает время ланча. Мотоцикл еще похож на скелет с мотором, который болтается и может размазать спицы заднего колеса. Нет ни вилок, ни стабилизаторов, ни сиденья, ни штифтов, а дроссель – это просто кабель, но это уже кое-что. Это знак того, что он снова возвращается к жизни. Когда «Роуд Кинг» будет опять почти целым, он сможет наконец ездить на работу, если у него еще будет работа. Однако добиться того, чтобы тебя уволили с федеральной службы, не так-то легко.

Льюис мог бы попросить не увольнять его, он бы мог сидеть в большом кабинете и каяться, обещать стать образцовым служащим, предложить взять на себя ликвидацию всех прорывов, заменять всех, кто в этом нуждается, приезжать на работу в праздники, в снегопад, когда угодно.

Лучшим оправданием за длительное отсутствие для него будет Харли, однако оправдание это довольно сомнительное: какой-то пес. Неужели он такой чувствительный? Не собирается ли Льюис подать следующую жалобу насчет прозвища Вождь? Не будут ли его потом на почте называть «лайковые перчатки»?

Будет нелегко, говорит он себе. Нелегко и неприятно, и не смешно, ничего подобного. И если все закончится тем, что он сохранит работу, может, даже получит когда-нибудь собственный маршрут, ну, тогда оно будет того стоить. «Прости, Харли. Ты заслуживал лучшего». Но сейчас надо доказать Пите, что он не заглох на середине своей жизни. Сейчас надо показать ей, что с этого момента ей не придется тащить его на себе. Она бы справилась, тащила бы его столько, сколько смогла, но напряжение однажды скажется. Она почти сверхчеловек, и никогда бы не пожаловалась, но ведь им полагается быть одной командой. Он доставляет почту, она сажает самолеты, и они встречаются в конце дня за тофу и бобами, обмениваются впечатлениями о прошедшем дне и, как вчера ночью, избавляются от своих заскоков на баскетбольной площадке. И на полу гаража тоже.

Чем больше Льюис об этом думает, затягивая болт или вытирая пятно смазки, – это же никак не могла быть Пита? Если она в самом деле была бы «Женщиной с головой вапити», которую он воображает, которой, насколько он знает, даже нет в преданиях черноногих, тогда почему она спасла его, не позволила разбить голову о выступ очага, когда он упал с лестницы? Ответ: она бы так не поступила. Она ведь именно этого и хотела. И это был бы идеальный несчастный случай, который дал бы ей веское основание приехать в резервацию на похороны и там посмотреть через его могилу на Гейба и Касса, чтобы дать им знать, что подошла их очередь.