Стивен Джонс - Только хорошие индейцы [litres]

Вот какими им полагалось быть. Вот чем им полагалось заниматься в пятнадцать лет. Ими выстрелили во взрослую жизнь, и они теперь мотались из стороны в сторону, как безумные, пытаясь найти прямую дорогу. И если нашли? Попал в «яблочко», парень. Счастье.

А если не нашли?

Примером служили подростки под каждым навесом города, пьющие из бутылок в бумажных пакетах.

Белые кресты по обочинам дорог. Печальные мамы повсюду.

– Выйдет из него вместе с потом, – говорит Кассиди. – Вместе с песнями.

– Жаль, что у нас нет барабана, – говорит Гейб.

– У меня есть записи.

– К черту записи, парень. Мы проведем это и в память о Льюисе? Но не говори Виктору-Вектору.

– Может, не надо так его называть, – возражает Кассиди.

– В этом же нет ничего плохого.

– За Льюиса, – Кассиди поднимает свою бутылку, салютуя.

Гейб поднимает свою, говорит:

– Он всегда был глупым ослом.

– Но умнее тебя, – возражает Кассиди. – Он выбрался отсюда.

– Но потом он попытался вернуться, – отвечает Гейб, с трудом делая глоток. – Его убили только тогда, когда он пытался вернуться.

– Он просто бежал к своему постоянному месту жительства, – говорит Кассиди. – Они бы все равно его застрелили, если бы он остался там, где был.

– Как думаешь, почему он это сделал? – спрашивает Гейб. – Убил жену и ту девушку из племени плоскоголовых?

– Она была из кроу.

– Серьезно?

– Наверное, он бы и сам не смог тебе этого объяснить, – говорит Кассиди, проверяя прозрачность воды в бутылке.

– Негазированная, – говорит Гейб, допивая свою бутылку, а потом бросает ее в огонь. Пластик съеживается еще до того, как на нем загорается этикетка.

– Здорово, – говорит Кассиди. – Ты загрязняешь камни, которыми мы будем дышать.

– Полицейский анализатор дыхания не покажет большее содержание алкоголя в моем выдохе, – возражает Гейб.

– Так что это за древность? – спрашивает Кассиди, имея в виду ружье, лежащее на коленях у Гейба.

– Старик наконец-то расстался с ним, – отвечает Гейб, протягивая ружье Кассиди, но сбоку от жаркого костра.

Кассиди передергивает затвор, рассматривает длинный бестолковый приклад.

– Думаю, оно для игроков НБА, – говорит Гейб. – Цевье такое длинное, чтобы им не надо было слишком сгибать руки.

– Оно стреляет прямо? – спрашивает Кассиди, прикладывает его к плечу и целится в темноту, закрыв один глаз.

– Вряд ли у кого-то еще сохранились пули для такого старого ружья, – говорит Гейб. – Папаша стрелял из него только дробью или каменной солью.

– Великая война с мышами, – отвечает Кассиди и делает вид, что нажимает на курок. – Готов поклясться, что у меня есть кое-что подходящее. Когда Рикки… в общем, я ездил в Уиллистон за его вещами.

– Ах да. И что там было?

– Ничего. Его отец сказал, что Рикки прихватил все их ружья, но его пожитки уже почистили.

– Белые жмоты.

– От ружей остался только мешочек с разнокалиберными патронами. Кажется, они до сих пор лежат в бардачке вместе с детской книжкой, которую читал Льюис.

Гейб наклоняется вперед, чтобы посмотреть на стоящий на бетонных плитах старый «шеви».

– Хорошо, что ты вывез этого пони на пастбище, – говорит он. – Он где только не стоял на приколе.

Кассиди отставляет ружье назад, к бочке с отбросами, подальше от огня.

– Я собираюсь его починить, – говорит он. – Кузов еще хороший. Просто надо найти капот и загрузочную площадку. Может, еще бамперы и крылья. Мотор, шины.

– Все еще прячешь в нем свои сбережения?

Кассиди втягивает воздух, бросает взгляд на блестящие глаза одной из лошадей, которая наблюдает за ними, а ее большие уши, вероятно, ловят каждое слово, приберегая на потом.

– Я даже сусликов не могу из него выгнать, – отвечает он, но сам понимает, что на секунду опоздал с ответом.

Гейб знает о термосе? Но откуда?

– У меня как раз есть ружье для борьбы с грызунами, – говорит Грейб, кивая в сторону «маузера». – Возьмешь его вместо денег?

– Ты действительно думаешь, что оно до сих пор стреляет? – спрашивает Кассиди.

– Почему бы и нет?

– Погоди-ка. Иными словами, ты отдаешь мне эту старую, сломанную и краденую вещь, потому что у тебя нет денег, чтобы когда-нибудь вернуть те деньги, которые ты мне должен.

– Ха-ха-ха-ха, – отвечает Гейб, широко открывая рот, медленно изображая притворный смех. – Держу пари, ты сможешь продать его за сто пятьдесят долларов. Может, выручишь больше, если оно имеет какую-то историческую ценность.

– А когда твой папаша придет сюда за ним?

– Можешь продать ему, если он захочет его вернуть. Но он отдал мне его добровольно и насовсем, слово скаута.

Гейб поднимает вверх два растопыренных пальца, но потом загибает указательные и медленно поворачивает ладонь, чтобы показать Кассиди средний палец.

– Конечно, оставь его, если хочешь, – говорит Кассиди.

– Только если ДжоДжо не будет возражать, приятель.

– Она не любит, когда ты ее так называешь, – повторяет Кассиди в сотый раз за этот месяц.

– Совсем как йо-йо, только начинается с «Дж», приятель, – говорит Гейб, и Кассиди не совсем уверен, называет ли Гейб Джо игрушкой или имеет в виду «косячки» [34] Joint ( англ .) – «косячок». , сигареты с марихуаной. Как бы то ни было, он тоже показывает ему средние пальцы на обеих руках, и в этот момент их обоих освещает свет фар наподобие вспышки во время моментального снимка.

Машина другая, но отец с сыном, с которыми ты вчера приехала в резервацию, те же самые.

Отец выходит из машины, ее фары все еще заливают белым светом Гэбриела и Кассиди, которые подняли руки, защищая глаза. Их тени падают назад, на большую груду заплесневевшего белья у них за спиной, а потом на загон для лошадей и дальше, в темноту, где стоишь ты, и кончики твоих черных волос поднимает волна горячего воздуха, который машина гнала перед собой.

– Мы сдаемся, сдаемся! – кричит Гэбриел, пытаясь спрятаться от этого яркого света.

Отец опускает руку, выключает фары, и пока он наклоняется, его сын качает головой с легким отвращением и спрашивает:

– Значит, эти клоуны соблюдают традиции?

– Дело не в потении, – отвечает отец, но почти не шевелит губами.

«Дело не в потении», – повторяешь ты, стараясь сохранять такое же совершенно неподвижное лицо, как у него. Почти получается, только ты почти уверена, что глаза твои смеются.