Стивен Джонс - Только хорошие индейцы [litres]

Гейб закрывает глаза и напевает:

– «Один маленький коренной американец, два маленьких коренных американца, трое маленьких коренных американцев». – Ждет, пока слова не заглохнут между ними, потом продолжает: – Звучит как-то совсем не так.

– Мы выросли индейцами, – говорит Касс, и что-то в его тоне подсказывает, что он скрестил руки на груди. – «Коренные американцы» – это вы, молодые быки.

– И туземцы, и аборигены, и… – добавляет Гейб.

– Это часть ритуала? – перебивает его Нат. – Мне полагается обливаться потом на этом уроке истории?

– Ты же не пользовался дезодорантом? – тут же спрашивает Касс.

Молчание.

– Это имеет значение? – наконец спрашивает Гейб, уже спокойнее.

Касс басом кричит Виктору: «Хо!»

– Нам надо обязательно благодарить его каждый раз, когда он приносит нам сюда камень, – сообщает Гейб уже нормальным голосом. – Иначе – как нам говорил твой дед – иначе он обидится и принесет подогретую бизонью лепешку, а мы польем ее водой и вдохнем этот пар в легкие.

– Чушь собачья.

– Именно, – тут же бросает в ответ Гейб.

– Вот, – говорит Касс, протягивает руку за спину Гейба за… да, церемониальной клюшкой для гольфа. Конечно.

Ею он приподнимает клапан входа настолько, чтобы Виктор просунул внутрь одну ногу. Вместе с ней в потельню проникает прохладное дуновение ночного воздуха.

– Осторожно, – говорит Виктор, проверяя, свободен ли путь. Убедившись, он просовывает внутрь лопату. На ней покачивается камень, раскаленный настолько, что по нему со всех сторон стекают тонкие струйки лавы.

– Спасибо, костровой, – преувеличенно торжественно провозглашает Гейб.

Озаренный внесенным светом Нат, который вынужден отползти назад из своей ямки, тоже быстро кивает в знак благодарности.

Виктор поворачивает ручку лопаты и вываливает камень в ямку вместе с углями и пеплом, которые набрал на лопату. Вихрь искр взлетает к куполу потолка.

– Ты смочил спальные мешки и все остальное? – спрашивает Гейб, наклоняясь к Кассу.

– Они бы пахли псиной, если бы я это сделал, – шепчет ему Касс в ответ.

Гейб кивает, еще раз проверяет ткань вокруг них.

– Собачья шерсть горит? – спрашивает он чуть слышно.

– Спасибо, – обращается Касс к Виктору.

– Еще один на подходе, – говорит Виктор.

Горячие камни лежат в углублении, – в нем могут поместиться еще три штуки, и все, – и клапан опускается, теперь их лица подсвечены снизу тусклым красным светом. Гейб смотрит на Ната и говорит:

– Последний шанс, парень.

Нат отрицательно качает головой.

Касс вытягивает руку за спину, придвигает к себе бочонок. Черпаком служит алюминиевый ковшик, похожий на кухонный. Касс начинает гудеть, напевать себе под нос, все громче и громче, потом опять тише, под барабанный бой у себя в груди, а Гейб ловит этот ритм и начинает подпевать в такт. Когда они были детьми, они всегда называли барабанщиков круглыми дураками. И вот теперь они сами задают ритм.

Гейб качает головой, удивляясь происходящему, и наращивает ритм своего гудения, и не может сдержать улыбку. У него в правом переднем кармане штанов, которые висят снаружи на спинке стула, лежат пять двадцаток, и по крайней мере три из них принадлежат ему – было бы восемьдесят долларов, но Денора спокойно заработала свою двадцатку на штрафных бросках.

– Начали, – говорит Касс, прерывая на мгновение ритм своих барабанов, зачерпывает воду и выплескивает ее на два раскаленных камня.

Пар с шипением взлетает вверх, воздух вскипает.

Гейб бросает взгляд через камни на Ната и в первый раз видит намек на неуверенность в глазах мальчика, и на долю секунды в памяти Гейба проносится воспоминание: он видит себя в боковом зеркале своего грузовика, когда Ди спросила, не охотится ли он снова, и ему показалось, что он заметил черные волосы позади своего отражения, взлетевшие над кузовом.

Только этого не может быть. И собаки тоже ничего не почуяли. Собаки же глупые.

Гейб глубоко вдыхает жар и задерживает его в себе, задерживает и сидит с закрытыми глазами.

Виктор втыкает лопату в землю после того, как приносит в потельню следующий камень, – ему приходится сделать это дважды, чтобы она прочно держалась, – потом идет к своей машине. Не для того, чтобы прислониться к бамперу, пока его снова не позовут, а чтобы сесть на переднее сиденье и включить переднюю панель. Он наклоняется к ней и достает кассету с записями. Подносит ее к верхнему фонарю и смотрит на нее, щурясь, потом переворачивает на нужную сторону и вставляет в проигрыватель.

Из машины выплескивается барабанный бой. Барабанный бой и пение. В потельне было достаточно жарко в последние полчаса, и оттуда не доносилось ни пения, ни разговоров, вообще ничего. В последний раз, когда он поднимал клапан, он оглядел одно за другим покрытые потом лица, по очереди оценил каждое, потом кивнул, вывернул содержимое лопаты, и зеленая куртка снова опустилась на место.

Может, действует? Может, парню поможет?

Теперь он смотрит на зеленые огоньки приборной доски, достает из-под нее наушники и переключает на них звук. Потрескивающая тишина отскакивает прочь от крыши автомобиля, от стоящего там динамика. Это громкое ничто, наполненное пустотой и равнодушием. Виктор нажатием большого пальца выпускает звуки наружу, нажимает несколько кнопок или переключателей, и волна барабанного боя и пения наконец-то взлетает с крыши машины в ночное небо, он даже отшатывается назад от такой внезапности. Звуки нарастают, заполняют ночь.

Внутри потельни кто-то одобрительно два раза вопит, приветствуя эти звуки.

Виктор кивает в ответ, ему это нравится.

Он возвращается к костру, перемешивает его лопатой и замечает, что искры относит в сторону тренировочной куртки сына. Он спасает ее от сотен летящих по воздуху угольков, сворачивает и кладет на сломанный стул, стоящий возле парильни наподобие приставного столика, чтобы Натан нашел ее, как только выйдет оттуда. Затем помешивает угли в костре, наблюдает, как искры взвиваются и летят все выше, будто по невидимому дымоходу, потом прислоняет лопату к мусорной бочке, чтобы осмотреть ружье.