Генри Олди - Черный ход [СИ litres]

Миссис Ли тоже подходит к столу. Указывая на труп тоненьким пальчиком, она что-то мяукает, играет бровями, корчит уморительные гримасы.

– В чем дело? – интересуется коронер. – Чего она хочет?

Рут приглядывается внимательней. Палец китаянки по очереди отмечает все синяки на теле покойника.

– Мой жена говорить, – оказывается, мистер Ли владеет английским, – от сих ран не умирать. Есть рана, какую не замечай. Пустячина, пф-ф-фе! Идти домой, пей-ешь, там и умирай.

Коронер хмурит брови:

– В смысле, есть повреждения, от которых умираешь не сразу?

Рут не успевает заметить, когда миссис Ли повернулась к ней. Крохотный кулачок, метнувшись к плечу Рут, щелкает вплотную к ключице – и отдергивается обратно, словно змея, завершившая атаку.

– Жила лежать на ключица, – переводит мистер Ли, как если бы движение жены было целой речью. – Твердая кулак, твердая кость. Бей, в жиле стать комок. Кровь-комок, да? Заку…

– Закупорка?

– Да, закупор. Идти домой, идти время, потом умирать. Не знать, от чего.

– Это такие раны? На убитом, да?

– Нет. Совсем нет.

– Аптека у них тоже превосходная, – невпопад замечает доктор Беннинг. – Дайте им пучок бизоньей травы и лапку кузнечика…

– Знаю, – коронер медленно багровеет от гнева. – И они сделают из этого ведро слабительного! Если речь идет не о повреждениях Росса, какого черта она тут распинается? Голову нам морочит, да?!

Мистер Ли остается спокоен:

– Бить люди. Люди бить по-разному. Так, эдак. Здесь не так, не эдак. Здесь бить демон Мо-Гуй. Отбить удачу, десять лет жизни один удар. Демон уметь бить так. Резать мертвяк не поможет. Доктор ничего не узнать.

Хрипло каркает старик.

– Досточтимый Ван подтверждать, – уведомляет муж китаянки. – Голова давать наотрез. Демон Мо-Гуй. Ничего не узнать, ничего.

Доктор Беннинг промакивает лысину:

– Отлично! Я им верю, Ходжес. Вскрытие отменяется, давайте шесть долларов.

– Что я напишу в заключении? – с сарказмом осведомляется коронер. – Убит невидимым демоном при невыясненных обстоятельствах? Мистер Мо-Гуй приговаривается к смертной казни через повешенье? А также его сообщник мистер Не-Могуй?

– Не мелите чушь! Вы напишете, что побои, причиненные Майклу Россу Джошуа Редманом, не могли повлечь за собой смертельного исхода. Росса хватил удар по причине пьянства, – доктор самодовольно выпячивает грудь, – и невоздержанного образа жизни. Зачинщик Росс, Редман защищался. Подпись, печать, гонорар. Такой вариант вас устраивает?

Нельзя сказать, что Ходжес долго колеблется. Отойдя к подоконнику, куда переставили письменные принадлежности, чтобы освободить место для покойника, он быстро начинает скрипеть пером.

Китаянка что-то мяукает в адрес Рут.

– Мой жена извиняться, – переводит мистер Ли. – Она не хотеть бить вас, мэм. Она хотеть показать. Она не должен быть так делать. Нижайше прощаемся.

Вся троица отвешивает Рут по внушительному поклону.

– Не стоит, – заверяет их Рут. – Я не в обиде.

Она сама не знает, что толкнуло ее на совершенно безумный поступок. Прежде чем уйти в комнату, выделенную ей для постоя, Рут еще раз глядит на труп. Возможно, поводом служит воспоминание об отчиме – сгустке кипящей белизны, каким был Пирс у реки, в мертвой хватке индейцев. А может, ей вспоминается Джошуа Редман – сгусток белизны в салуне.

Так или иначе, она это делает.

Все ангелы рая. – Резня над резней. – Хромая корова. – Две дюжины стрел. – Нефтяники под защитой. – Бледный всадник на сивом коне.

Взгляд шансфайтера. Талант шансфайтера.

Ни один шансфайтер в мире, пожалуй, не смотрел на мертвеца так, словно решил пальнуть в него из шансера. Бессмысленное дело, еще бессмысленней, чем стрельба по «призрачным друзьям»; пустая трата времени и патронов. Я первая, думает Рут, кто решился на это. Точно, первая. Где еще сыщется такая придурочная мисс, как я?

Разметка покойного на уязвимые и неуязвимые зоны выглядит такой же, как у живого. За одним исключением: она блеклая, еле заметная глазу. И она продолжает бледнеть, уходя в синеватый отлив, словно кожа трупа. Час, другой, и разметка вовсе исчезнет, станет воспоминанием, эхом, отголоском.

Но сейчас она еще существует.

Свет и тьма. Песок и пепел, роза и пурпур, вечер и ночь. Намеки на все перечисленное. Рут мысленно накладывает созвездие синяков и ушибов на разметку, словно на карту звездного неба, тускнеющую с рассветом. Вывод напрашивается сам собой. Он не нравится Рут; он так ей не нравится, что она подносит ладонь ко рту, с трудом удерживаясь от крика.

От таких побоев человек не должен был умереть.

Нет, должен.

«Здесь бить демон Мо-Гуй. Отбить удачу, десять лет жизни один удар. Демон уметь бить так.»

Несчастного Майкла Росса бил шансфайтер. Рут впервые слышит о шансфайтере, который орудовал бы не восковыми пулями, а кулаками. Но мало ли о чем она слышит впервые?! Несчастье. Большое несчастье. Несчастный случай. Цепочка пятен: «черная полоса». Стрелок отправил бы Росса к праотцам со второго выстрела; верней, сочетанием первого и третьего. Никакой «черной полосы» не понадобилось бы. Несчастье и несчастный случай: оба в яблочко, кучно, без разброса. Росс умер бы от разрыва сердца, ударился бы виском о край телеги; кто-то из зрителей случайно пальнул бы в воздух от восторга – пуля угодила бы в стальной кронштейн балкона, срикошетила и пробила бы шею Большому Майку.

Большое несчастье и «черную полосу» добавили для верности; чтобы у жертвы не было и шанса. Слетись все ангелы из рая, встань стеной на защиту – нет, ни тени шанса. Ну, или следует допустить, что кулак не равноценен выстрелу. Там, где хватит двух пуль из воска, потребуется семь-восемь тычков и пинков. Занимательная, черт бы ее побрал, арифметика.

Шансфайтер-рукопашник? Мистер Редман, кто вы такой?!

Кем бы ни был помощник шерифа, он нравится Рут все меньше. Если учесть, что он с самого начала не нравился мисс Шиммер ни на вот столечко ( Рут отмеряет кончик ногтя ), то сейчас уровень доброжелательности по отношению к Джошуа Редману ушел в отрицательные величины.

– Значит, демон? – вслух спрашивает Рут.

Никто ее не слышит, кроме старика-китайца. Горбун прижимает подбородок к впалой груди, точно горб его налился свинцом. Блестит глазками исподлобья; кивает, как если бы понимал английский.

Что-то пищит на воробьином языке.

– Резня, – переводит китаец-бакалейщик. – Резня над резня.

– Что?!

Чирикает воробышек, посвистывает.

– Мо-Гуй приходить там, где резня. Черный ход, он выбираться наружу.